Ирина Лобусова - Плач под душем

– Вариант отличный!

– Ты поедешь со мной?

– Конечно, поеду! Куда угодно. Как только ты полностью поправишься.

– Я знал, что ты меня не предашь!

– Я поеду с тобой куда угодно! Всё к лучшему. Небольшой отпуск нам не повредит.

Через несколько дней Никитин явился к нам в дом. Мы безвылазно сидели на даче. К нашему отъезду не было никаких препятствий. Рыжик чувствовал себя намного лучше, да и Никитин не возражал. Он говорил по этому поводу так:

– С глаз долой – и нам хлопот меньше! Уедете, и нечего будет расследовать. Да управление вынесет вам особую благодарность! У нас и так забот полон рот!

Рыжик с надеждой спрашивал:

– С глаз долой – из сердца вон? Можно надеяться?

– Ну, кое-кого я из сердца не выкину, – отвечал Никитин, – если выкину – будет ещё больше хлопот!

И я не понимала, смеётся ли он или говорит серьёзно, и почему-то очень хотела понять…

Рыжик выбрал Стамбул. Я спросила:

– Почему Стамбул?

– Ну, не знаю… Просто мне нравится… Там легко затеряться, и отсюда недалеко. Да и не так дорого. Можно остановиться в небольшом отеле надолго. И тихонько спрятаться среди челноков.

Я была в Стамбуле. С моей точки зрения, это грязный и шумный город с узкими кривымиулочками. Я чувствовала себя неуютно в разношёрстнойгромкоговорящей толпе, и этот город навечно стал ассоциироваться у меня с базаром. Меня несколько шокировал выбор Рыжика, но я решила смолчать. Он занялся быстрым оформлением загранпаспорта на имя Вероники Липинской, визы и билетов на самолёт.

Через несколько дней после выстрела явился Никитин. Он разговаривал с нами вместе, потом тихонько отвёл меня в сторону и намекнул: «нам надо срочно поговорить». Я сказала Рыжику, что мне нужно в город за покупками и Никитин меня подбросит. Рыжик не возражал.

Когда мы вышли из дома, я аж присвистнула: до чего шикарная тачка у этого мента! Он заметил мой взгляд и ехидно прокомментировал:

– Да, на зарплату такую не купишь. Видишь, как выгодно брать взятки? Машина заработана нечестным путём!

Я рассмеялась. Для меня уже стёрлись все грани. Честным, не честным – какая разница? Особенно теперь. Через несколько километров он остановил машину возле лесопосадки, съехав с трассы. Я поняла, чторазговор предстоит серьёзный. Невероятно серьёзным и напряжённым было его лицо.

– У меня естьдля тебя сногсшибательная новость! Ты будешь поражена. По-настоящему, мне не следовало бы это говорить…

– Зачем же хочешь сказать?

– Ты в опасности. Ты будешь в опасности, как только услышишь. Но ты не сможешь её избежать.

– Говори. Меня не испугаешь. Я уже прошла огонь и воду..

– А медные трубы ещё предстоят. Ладно, слушай. Вчера пришло заключение экспертизы. Пули, выпущенные в твоего любовника, выпущены из того же пистолета, из которого стреляли в Марка Кречетова.

Я действительно обомлела. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы всё осознать.

– Этоточно?

– Нет никаких сомнений. Это очень точное заключение. В него стреляли из того же пистолета, что и в Марка Кречетова.

– Значит… ты хочешь сказать, что он связан с делом Гароева?

– Да. Наберись мужества. Это ещё не всё. У твоего любовника с Гароевым были общие дела. Наркотики. Он также связан с цепью. Он продавал наркотики в своих заведениях. Раньше с Гароевым. А теперь один.

– Почему же вы выпускаете его заграницу?

– Потому, что у нас нет доказательств! Ни одного! Ни единого! Мы знаем, мы прослеживаем его контакты, но доказать ничего нельзя.

– А раньше прослеживали контакты?

– Нет. Начали только теперь.

– Ты предполагаешь, что он связан с убийством Гароева?

– Я не знаю. Это возможно.

– И ты думаешь, что я в опасности, стоит мне узнать? Я тебя разочарую! Я и без тебя знала, что он связанс Гароевым. И про наркотики тоже знала. Уже давно. Он сам мне сказал. Я не такая дура, как кажется. Скажу больше: я подозревала, что он убил Гароева. У него был долг. Но он вернул деньги, а значит, у него не было причин убивать. Никаких. Кроме этого, вспомни: на него было три покушения!

– Не три. Два.

– Как это два? Выстрелы подростков, поджог машины и теперь…

– Первого покушения не было. Мы задержали этих подростков. Два парня пятнадцатилет обкурились и решили строить из себя крутых. Отец одного из них – работник милиции. Парень стащил у отца пистолет, они сели на мотоцикл и стреляли простов воздух. А твой любовник случайно выходил из дверей в тот момент. Тут всё чисто. Случайное стечение обстоятельств. Никто не собирался его убивать.

– А поджог?

– Поджог имел чисто психологический эффект. Вряд ли этот крошечный взрыв был настроен на смерть. Скорей всего, просто предупредить, запугать…

– Значит, тыне подозреваешь его в убийстве, а думаешь, что за ним охотится тот или те, кто убил Гароева?

– Да. Именно так. Поэтому, с одной стороны, будет лучше, если вы временно скроетесь в другой стране, а с другой – опасность будет угрожать непосредственно тебе. С двух сторон сразу: от него и убийцы. Скажи мне правду: неужели ты так сильно его любишь?

– Не знаю. Но я должна пройти с ним всё. До конца.

– Почему? Что он для тебя значит?

– Зачем ты спрашиваешь обэтом?

– Ответь!

– Нет. Я не буду тебе отвечать. Мы здесь не у тебя в кабинете. И я не на допросе. И за отказ от дачи показаний мне не грозит статья. И мои чувства совершенно не связаны с этим делом.

– А я спрашиваю не ради дела. Ради себя!

– Я знаю. Я всё поняла в самом начале.

– Не думаю. Слишком много всего понимать…

– Много. Только не для меня. Я прошла всё, до глубины. И это ятоже знаю. Только вот сейчас не знаю, что тебе сказать.

– Если ты его любишь, я буду знать: ты вернёшься сюда, но не ко мне. И я ничего не смогу сделать. Но может быть и другой вариант: ты вернёшься сюда ко мне.

– Сейчас я ничего не могу сказать. Только одно: мывернёмся к этому разговору только тогда, когда между нами не будет стоять убийца Гароева. И Ольги. И я стану Тимошиной, а не Липинской.

– Этобудет не скоро.

– Неважно. Всё остальное может подождать.

Мы смотрели друг на друга, как два человека, заблудившихся посреди шумной толпы, и оба чувствовали окутывающую нас нелепость. Я была благодарна ему за то, что он лишь глазами выражал всю массу охвативших его чувств. Он не протянул ко мне руки. Не дотронулся, не обнял. И это было самым лучшим, что онмог сделать. Это доказывало всю серьёзность его чувств. Ту серьёзность, о которой стоило задуматься, когда всё будет в прошлом. Он сказал:

– Я никогда больше не посажу тебя в тюрьму!

– Какое странное признание в любви!

– Этоне признание в любви. Я ничего не говорил о любви, и тыещё не знаешь обэтом. Ты поймёшь потом, если захочешь, как я умею любить.