Алисия Хименес Бартлетт - А собаку я возьму себе

– Хватит. Она созналась, зачем ее дальше мучить?

Мне не показалось, что он притворяется. Нет, он на самом деле старался ее защитить. Странную картину представляли эти двое. Высокий, сильный, он стоял, прижимая к своему животу голову сидевшей на стуле хрупкой женщины, которая была его женой. Он утешал ее, и они утешались оба. Я вышла из кабинета, не сказав ни слова. Не знаю, что я в тот момент ощущала: потрясение или отвращение.

Когда я вошла в кабинет к Гарсону, у него был такой вид, будто он готов сразу предоставить мне слово без всяких вопросов и вступлений. Прежде чем начать, я закурила. Рука у меня дрожала.

– Итак, младший инспектор, убийца выявлен.

В его безумных глазах застыл невысказанный вопрос.

– Валентину убила жена Рибаса.

– Вы уверены?

– Да, можете принять это как бесспорный факт.

Он резко вскочил и бросился к двери. Я с замиранием сердца последовала за ним.

– Младший инспектор, куда вы спешите?

Я увидела, как он подбежал к Пилар, заставив полицейских, которые ее конвоировали, остановиться посреди коридора. Услышала, как он у нее спросил:

– С вами действительно был пес по кличке Помпей?

– Да, и я об этом уже сказала.

– Он убил Валентину?

– Да! Вы оставите меня в покое или нет?

– И где он сейчас?

– В питомнике.

– В какой части питомника?

– Только он один свободно бегает по саду. Хватит, оставьте меня в покое, пожалуйста.

Я боялась, что Гарсон затерзает ее вопросами, но он повернулся, взял свой плащ и пошел к выходу. Я поспешила за ним. Выйдя наружу, я столкнулась с Рибасом, которого охраняли двое полицейских. Его собирались везти в суд. Увидев меня, он расплакался. Видно, нервы у него окончательно сдали.

– Можете думать, что я притворяюсь, инспектор, но я на коленях умоляю вас, чтобы с ней хорошо обращались. Пилар ведь слабенькая. Наверное, я плохо себя вел по отношению к ней, но она всегда была мне женой. Не знаю, понимаете ли вы меня.

– Понимаю, – ответила я, хотя абсолютно ничего не понимала и только хотела поскорее уйти, потому что Гарсон куда-то делся и я могла его окончательно потерять. Догнала я его, когда он уже садился в машину.

– Куда вы, Фермин?

– Хочу немного прокатиться.

– Можно мне с вами?

– Как хотите, – пожал он плечами с явным недовольством.

Мы выехали из города, не обменявшись ни единым словом. Гарсон включил приемник на достаточную мощность, чтобы исключить всякую возможность разговора. Вечерело. По радио передавали интервью с каким-то психиатром, одним из тех, что пишут книги. Он рассуждал об обесценивании «я». «В мире, с каждым разом становящемся все более материалистическим, для индивида, похоже, имеет значение лишь общественный успех». О чем, черт побери, он разглагольствовал? Лусена, отбросы общества, жалкие похитители собак и многоопытные мошенники, старые и одинокие любовники, любящие и губящие друг друга супруги… Никто из них никогда не оказался бы на кушетке психиатра. Индивид, эго, общественный успех, мусор, излишки, остатки. И любовь.

Гарсон остановил машину. Мы подъехали к питомнику Рибаса. Темный, непроницаемый, он напоминал крепость. Гарсон вылез, я последовала за ним. Он подошел к входной решетке. Его встретил собачий хор, и тут же, никем не удерживаемый, свирепый, агрессивный, появился Помпей. Он просовывал морду меж прутьев решетки, показывал зубы. Он не лаял что было сил, стараясь напугать, как другие собаки, а глухо рычал, и его горячее дыхание было чревато угрозой. Гарсон спокойно смотрел на него из темноты, погруженный в свои думы. Он не двигался с места и, казалось, не слышал ни лая, ни этого рычания. Мне стало холодно и почему-то страшно.

– Что вы делаете, Фермин?

Он не ответил.

– Пойдемте отсюда!

Он не пошевелился. Ночь, сатанинская свора собак, лающих без остановки… Что он хотел обнаружить в этом звере – следы переселившейся души Валентины?

– Ну, пойдемте же, здесь нам делать нечего.

Гарсон сунул руку в карман пиджака и достал свой табельный пистолет. Стал прицеливаться.

– Не делайте этого, Фермин. Поймите, животное ни в чем не виновато.

Он продолжал целиться в собаку, не спуская с нее глаз и медленно дыша.

– Вы потом пожалеете об этом. Зачем его убивать? Он же не виноват. Оставьте его!

Он вытянул руку. Пес понял, что сейчас умрет. Он замолчал, поднял голову, как смелый преступник, и тут Гарсон выстрелил. Лай вокруг моментально смолк. Пес рухнул на землю, сразу превратившись в небольшой тючок, и замер. Какая-то собака вновь залаяла, к ней присоединилась другая, потом еще одна. И вот уже снова яростно лаяли все. С замирающим сердцем я подошла к Гарсону. Он молча плакал. Слезы текли по его поникшим усам. Я взяла его под руку.

– Поехали, Фермин, уже поздно.

И мы вернулись так же, как приехали, – тайком. У меня было такое чувство, будто я присутствовала на казни царя, хотя казнили-то всего-навсего собаку. Еще одна смерть. Сердце, переставшее биться. Еще одна смерть. Мужчины и собаки и женщины и собаки. Все – беззащитные существа в ночи.

Я пригласила Анхелу и Хуана Монтуриоля в гости. Я должна была это сделать. Они имели право знать. Я приготовила три разных салата, запаслась лососиной и громадным тортом, украшенным шоколадной фигуркой собаки. Глупость, конечно, потому что всем было не до шуток. На моих гостей произвело большое впечатление то, как завершилось дело.

– До чего же коварная женщина! – воскликнула Анхела, имея в виду Пилар. – И как ловко действовала, все время оставаясь в тени.

– А мне она показалась несчастной.

– Думаешь, она была немного не в себе?

– Вообще-то нет, но в какой-то момент, конечно, свихнулась. В портрет убийцы она не вписывается.

– А кто на самом деле в него вписывается? – Хуан не то спрашивал, не то утверждал.

– Меня учили, что такие есть.

– Все эти исследования, касающиеся человека, бесполезны! – философски заметил он.

– Больше всего меня удивляет то, какие страсти, оказывается, бушевали в отношениях между этими людьми, которые были уже, так сказать, в возрасте, – небрежно проговорила Анхела.

– А что ты скажешь об этой супружеской паре? – спросила я. – Они друг друга любили, ненавидели, губили, поддерживали…

– Разве не всегда так бывает? – в лоб спросил Хуан.

– Надеюсь, что нет, – с излишней горячностью воскликнула я.

– Ты что, думаешь снова выйти замуж? – подловил меня ветеринар.

– Я говорила вообще.

– В любом случае это трагедия, – подытожила Анхела.

– Странно, что Рибас никогда не думал, что жена может его выдать, – сказал Хуан.

– Он считал, что она полностью ему подчиняется. Презирал ее и потому никогда не думал об осторожности.

– Но она устала от него. Иногда в нас, женщинах, просыпается здравый смысл.