Михаил Калинин - Выбор сделан (сборник)

– Он был в квартире один?

– Да, сам понимаешь, какая это была трагедия для Нади. Спасибо настоящим друзьям, которые были рядом. Они быстро помогли ей сменить квартиру, а дело Виктора передали в надежные руки, чтобы деньги шли семье.

Даже спустя много лет Алена не упускала случая показать, какое я на самом деле дерьмо, хотя и считался другом Виктора. В самый трудный момент рядом с его семьей были настоящие друзья.

– Извини, – выдавил я из себя.

– Ничего, теперь ты все знаешь. – И она положила трубку.

Я сидел молча, словно, окаменев, держа в руке трубку, издававшую короткие гудки. Постепенно до моего сознания дошло, что я потерял лучшего друга. В несчастный случай я не верил. Это на Виктора не похоже. Самоубийство, обставленное как несчастный случай, я тоже исключал. Виктор был по натуре – борец и никогда на это не пошел бы. Но факт остается фактом: Виктор Кравцов покоится на кладбище.

Садиться сейчас за руль и мчаться в Ростов не имело никакого смысла. Я уже ничем не мог помочь Виктору, не мог вернуть с того света. Я решил поехать в Ростов, но с холодной головой, чтобы разобраться во всем.

Я достал из холодильника колбасу и бутылку водки, нарезал хлеб, лук и огурцы. На стол я поставил два стакана: в один я налил «фронтовых» 100 грамм и прикрыл куском хлеба, так мы в свое время делали, когда поминали погибших. Поминать близких людей можно всегда, а не только по датам. Себе я налил полный стакан, выпил, закусил и решил, что стакан Виктора будет стоять в моем доме до моего возвращения из Ростова.

Потом я уже не спешил. Куря сигарету за сигаретой, я допил всю бутылку. Не почувствовав опьянения, я хотел открыть вторую, но понял, что сегодня, сколько бы я не выпил, все равно не опьянею. Постепенно анализируя все, я пришел к выводу, что кто-то рассчитал свои силы и решился на убийство Виктора, и поэтому он тоже последует за ним. В том, что я буду мстить за друга, пока не доберусь до конца, я не сомневался.

Это я умел делать.

В этот вечер, дымя сигаретами в одиночестве, я вспомнил все.

С Виктором Кравцовым мы были практически «ровесниками». Он родился в феврале 1950 года, а я – в сентябре 1949 года. Но вот в школу я пошел почти в восемь лет.

Рос я на «нахаловке», а Виктор провел детство в Нахичевани. Но ни там, ни там «тихие» мальчики не росли.

Случилось так, что в одиннадцать лет я потерял отца, погибшего во время аварии на заводе, правда, тут же мы с мамой получили квартиру, которую ждали уже несколько лет. У нас были две комнаты с разными ходами. Возможно, я постепенно бы «оттаял», смирившись с гибелью отца, но неожиданно в нашей квартире появился Николай Иванович. Как теперь я понимаю, спустя много лет, в сущности, он был неплохой мужчина, пытавшийся заменить мне отца, но вот я, как многие подростки, не мог воспринимать его на месте отца. Да еще через год у меня появилась сестренка. Это было уже чересчур. Для меня Николай Иванович всегда был «ты» и «он».

Я рос задиристым хулиганом, с которым многие родители запрещали дружить своим благовоспитанным чадам. Дрался я по любому поводу, даже с ребятами старше меня, не замечая во время драки кровь из носа и не чувствуя боли, но вот в противника летело все, что только попадалось в этот момент мне под руку. За такой нрав я получил кличку «псих».

Единственное, что меня спасало от слишком больших неприятностей, было то, что я, помня просьбу отца, хорошо учился. Да еще наш учитель физкультуры Павел Ашотович смог найти ко мне подход. Он определил меня в секцию борьбы, где я оставлял большую часть своих эмоций на ковре.

Пожалуй, самым светлым промежутком в те годы для меня были летние каникулы, которые я проводил у тети Зины, в поселке Приморское, возвращаясь в Ростов загорелым до черноты только тридцать первого августа.

И все же мне удалось своим поведением «достать» мать, которая то умоляла меня измениться, то угрожала и упрекала.

Не знаю, какими путями, но в итоге, после окончания восьмого класса, я оказался в Суворовском училище. Для этого никто не спрашивал моего желания и согласия, мать популярно мне объяснила, что мне дорога или в училище, где из меня, возможно, сделают человека, или в колонию для несовершеннолетних преступников. В сущности, меня радовало уже то, что я не буду жить в семье, где всех считал врагами. Я так и не смог простить матери предательства по отношению к памяти отца. В том возрасте все бывают максималистами, деля мир только на два цвета: черный и белый.

Как ни странно, но в училище мне понравилось. Я даже охотно подчинился строгому распорядку. Форма сидела на мне как влитая, а после хорошей физической нагрузки просто не оставалось сил, чтобы нарушать дисциплину.

У нас вместо «бати» был старшина Горпенко, который в неофициальной обстановке, разглаживая пышные усы, называл нас «СЫНЫ» или «ОРЛЫ».

Виктор Кравцов попал в одно отделение со мной. Но между нами была разница в том, что за меня решали старшие, а он сам хотел стать военным, продолжив семейную традицию. Он также оказался без отца, когда подполковник Кравцов погиб в прошлом году при выполнении задания. Именно тогда он решил идти по стопам отца.

После окончания Суворовского училища мы оба оказались в высшем военном училище, а потом попали в «спецнабор», что определило нашу судьбу.

Это теперь открыто говорят о группе «Альфа», но и раньше были офицеры, готовые выполнить 12 любое задание, где прикажут. Правда, во время отбора для высокого, широкоплечего Виктора Кравцова не было проблем, но мне со своим ростом сто семьдесят восемь сантиметров пришлось проходить отбор. На моей стороне было то, что я отлично владел всеми видами стрелкового и холодного оружия и приемами рукопашного боя.

То ли нам с Виктором везло, то ли командование считало, что от нашего дуэта больше пользы, но мы разлучались только на период «отдыха» в госпиталях.

Где мы с Виктором побывали за годы службы и что делали, не имеет ровно никакого значения для этой истории. Но за эти годы Виктор стал мне ближе брата. Если братья по крови вынуждены считаться с фактом родства, то нас связывало больше – настоящая мужская дружба, которая исключала, что один из нас может поступить, как Каин с Авелем.

Со своей семьей я полностью порвал связь перед окончанием Суворовского училища. Разговор с матерью был очень сложный и трудный, но я его выдержал. Главную ошибку допустила она, начав разговор с упреков, словно я просил ее родить ради меня. Дальше уже все пошло само собой. В итоге пришли к выводу, что мы – чужие люди. Потом я слышал, что она уехала с Николаем Ивановичем и дочерью куда-то на Украину. Может быть, это и слишком жестоко с моей стороны, но я никогда не пытался найти мать и сводную сестру, а приползти к ним калекой после госпиталя не позволила гордость. Единственной, с кем я поддерживал связь, была тетя Зина, у которой я проводил все отпуска на море.