Питер Мэй - Человек с острова Льюис

— А кузены?

— Тоже нет. Он из деревни Силбост на острове Харрис. Насколько я знаю, он единственный из семьи до сих пор жив. Однажды он возил нас посмотреть ферму, на которой вырос. Конечно, она была уже заброшена. И он показывал нам школу Силбоста, где учился в детстве. Очень красивая школа, маленькая, с отличным видом на пляж Ласкентайр. А вот о родственниках отец не говорил.

— Что происходит, Джордж? — Фину оказалось очень трудно проявлять терпение.

Ганн посмотрел на него как-то смущенно. Пригладил темные волосы, росшие «вдовьим мыском» у него на лбу. Наконец решился и заговорил:

— Несколько дней назад в торфяном болоте у Сиадера, на западном побережье, нашли тело. Отлично сохранившееся тело мужчины лет двадцати, мистер Маклауд. Он был жестоко убит, — полицейский помолчал. — Вначале мы думали, что телу несколько сот лет. Оно могло относиться ко временам скандинавского владычества. А может, даже к каменному веку. Но Элвис Пресли, вытатуированный на правой руке трупа, отправил нашу теорию на помойку.

— Еще бы, — кивнул Фин.

— В любом случае, сэр, патологоанатом установил, что этого парня убили в конце пятидесятых годов двадцатого века. А значит, его убийца может быть еще жив.

Маршели в ужасе трясла головой:

— А при чем здесь мой отец?

Ганн втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Дело в том, мисс Макдональд, что рядом с телом не было ни одежды, ни вещей, которые помогли бы его идентифицировать. Полицейский врач взял образцы жидкостей и тканей и отправил их на анализ.

— А потом ДНК проверили по базе данных? — спросил Фин. Ганн слегка покраснел:

— Ну да, вы же помните. В прошлом году почти все мужчины Кробоста сдавали образцы ДНК, когда мы расследовали убийство Ангела Макричи.

— Эти образцы уже должны были уничтожить.

— Донор должен сам потребовать этого, мистер Маклауд. И подписать бумаги. А мистер Макдональд этого не сделал. Ему должны были все объяснить, но не объяснили, похоже. Или он ничего не понял, — Ганн взглянул на Маршели. — И вот база данных выдала совпадение. Кто бы ни был этот парень из болота, он приходился родней вашему отцу.

В окно громко стучит дождь. Конечно, на болоте его не было слышно. Там вообще ничего не слышно, кроме ветра. Зато прекрасно чувствуешь, как дождь хлещет по лицу, особенно если его подгоняет ветер. Иногда он даже летит горизонтально! Мне это всегда нравилось — стоять под дождем наедине с огромным небом. Но теперь меня держат взаперти. Злая Мэри говорит, мне нельзя доверять. Мы сидим в большой пустой гостиной, и все на меня смотрят. Я не знаю, чего они ждут. Может, они заберут меня домой? Я узнаю Маршели, конечно. И этот парень с кудрявыми светлыми волосами — он кажется знакомым. Я еще вспомню, как его зовут. Я всегда вспоминаю. А этот, второй тип? Я его не знаю! У него круглое красное лицо и блестящие черные волосы.

Маршели наклоняется ко мне и спрашивает:

— Пап, а что стало с твоей семьей? У тебя были кузены или дяди, о которых ты нам не рассказывал?

Я не понимаю, о чем она. Все мои родные умерли. Это всем известно!

Фин! Конечно! Кудрявый парень — это Фин. Теперь я его вспомнил. Он приходил на ферму, ухаживал за моей малышкой Маршели, когда они еще считать не умели. Интересно, что с его родителями? Мне нравился его отец. Хороший был мужчина, серьезный.

Своего отца я не видел, только слышал рассказы о нем. Конечно, он был моряком. В те времена все, кто хоть чего-то стоили, шли на флот. День, когда мама позвала нас в гостиную, чтобы сообщить новости, выдался довольно мрачным. До Рождества оставалось совсем немного, и мама постаралась украсить дом. Нам было ужасно интересно, что за подарки мы получим. Ничего особенного мы не ждали, но сюрприз есть сюрприз.

На улице шел снег — правда, очень быстро он превратился в снег с дождем. Но в воздухе успела повиснуть зеленовато-серая дымка. Да и света в окна доходного дома проникало совсем не много.

Если верить моей памяти, наша мать была красивой женщиной. Правда, помню я о ней мало. Помню, какая она была мягкая, когда обнимала меня; помню запах ее духов и еще фартук в синий цветочек, который она всегда носила. Она посадила нас с братом на кушетку, а сама встала перед нами на колени и положила мне руку на плечо. Мама была очень бледная — такого же цвета, как снег. И я видел, что она плакала. Мне тогда было всего четыре года, а Питеру — на год меньше. Его зачали во время увольнительной, до того, как отца отправили в море. Мама сказала нам: «Мальчики, ваш папа не вернется». Ее голос дрогнул. Больше ничего из того дня я не помню. И рождество в тот год было невеселым. Все мои воспоминания о временах детства — цвета сепии, как выцветшая чернобелая фотокарточка. Тусклые и невзрачные. Лишь потом, став старше, я узнал, что корабль отца потопила немецкая подводная лодка. Он шел в одном из конвоев, на которые эти подлодки всегда нападали в Атлантическом океане, между Англией и Америкой. Когда я это узнал, у меня возникло чувство, что я тону вместе с отцом, падаю сквозь толщу воды во тьму.

— У вас остались родственники на Харрисе, мистер Макдональд? — Фин очень серьезно смотрит на меня. Он-то и задал этот вопрос. У Фина красивые зеленые глаза. Не понимаю, почему Маршели вышла не за него, а за этого никчемного Артэра Макиннеса. Мне он никогда не нравился.

Фин все еще смотрит на меня, и я пытаюсь вспомнить, что он спрашивал. Что-то о моей семье.

— Я был с матерью в ту ночь, когда она умерла, — говорю я ему. И вдруг чувствую, что на глазах у меня слезы. Ну почему мама ушла?.. В той комнате было так темно. Темно, жарко, и воздух пах болезнью и смертью. На тумбочке стояла электрическая лампа, она бросала бледный свет на мамино лицо. Сколько мне тогда было лет? Сейчас трудно вспомнить. Наверное, лет тринадцать-четырнадцать. Я был уже достаточно взрослый, чтобы все понимать, но не дорос до ответственности. И не был готов отправиться в одиночное плавание по бурному морю жизни. Да и можно ли быть к этому готовым? Я даже представить себе не мог, какой станет моя жизнь. До этого я знал только тепло и безопасность своего дома да мать, которая меня любила.

Не знаю, где в ту ночь был Питер. Наверное, он уже спал. Бедный Питер! После падения с карусели на детской площадке он так и не стал прежним. Как глупо — один раз проявил беспечность, сходя с карусели до того, как она остановилась, и его жизнь изменилась раз и навсегда.

У мамы были темные глаза, в них отражалась лампа, что стояла на тумбочке. Но я видел, как этот свет меркнет. Она повернулась ко мне. В ее глазах была такая грусть! Я знал: грустит она не о себе, а обо мне. Мама подняла правую руку и сняла с левой, лежавшей поверх одеяла, кольцо. Я никогда не видел такого кольца — массивное, серебряное, с двумя переплетающимися змеями. Его привез откуда-то из-за границы один из родичей моего отца, и с тех пор оно передавалось в семье из поколения в поколение. Когда отец женился на матери, у него не было денег, и он подарил это кольцо маме в качестве обручального.