Алексей Макеев - Проказы разума

– Андрей Михайлович, можно вас на минутку?

Фролов оторвался от своего занятия и поднял ко мне свое холеное лицо.

– Подождите в коридоре, я сейчас выйду, – пообещал он и снова принялся писать.

Я покинул «предбанник» ординаторской, отошел в конец узкого коридора, чтобы никому не мешать, и принялся ждать. Минут через пять появился Фролов. Высокий, стройный, весь такой интеллигентный.

– Я вас слушаю, Гладышев! – Он взглянул вопросительно.

– Мне нужно уйти после обеда, Андрей Михайлович! – заявил я нахально.

Внимательно-сочувствующее выражение на лице Фролова (ибо он, очевидно, подумал, что я пришел к нему с каким-то касающимся моего здоровья вопросом) сменилось на сердитое.

– Что значит уйти?! – произнес он строго. – Вы находитесь на стационарном лечении и уйти домой сможете только тогда, когда вас выпишут из больницы! У нас же с вами уже был на эту тему разговор.

– Тогда выписывайте! – встал я в позу.

– Без больничного листа! – в свою очередь, с вызовом и категорично проговорил Фролов и сложил на груди руки, приняв неприступный вид.

Ну, что же делать, раз нет иного выхода, пусть наш завуч ДЮСШ Иван Сергеевич Колесников поставит мне прогулы и высчитает за пропущенные дни деньги из зарплаты. Не обеднею, поди.

– Хорошо, пусть будет так.

– Вы понимаете, Гладышев, – неожиданно смягчился Фролов, – у меня и так много проблем в связи с несколькими подряд умершими у меня больными. Не добавляйте мне еще большей головной боли. Ну чего вам неймется? Куда вам так необходимо уйти?

Кажется, есть шанс обойтись без прогулов и в следующем месяце полностью получить зарплату – доктора еще можно уговорить.

– Как раз для того, чтобы снять ваши проблемы в связи с умершими в вашем отделении людьми, я и собираюсь отправиться, – понизив тон, чтобы ненароком кто не услышал, проговорил я.

– Что за глупости?! – приподнял брови Фролов. – Вы-то какое имеете к ним отношение?

– Непосредственное, – признался я, и это было чистой правдой. – За мной охотились, и если я не вычислю убийцу, то в скором времени запросто могу пополнить список умерших в 1020-й городской клинической больнице за несколько последних дней.

– То есть? – озадаченно спросил доктор.

– Это долгая история, Андрей Михайлович! – заявил я. – И это не оборот речи, а на самом деле так. И если я начну ее рассказывать, то потрачу много времени, и тогда, возможно, у вас в отделении появится еще один труп. Вы же хотите, чтобы прояснился вопрос, почему в вашем отделении умирают больные?

– Хочу! – честно ответил Фролов.

– В таком случае отпустите меня на пару часов, – потребовал я.

Доктор несколько секунд раздумывал, затем посмотрел на меня в упор.

– Вы понимаете, Гладышев, что если заметят ваше отсутствие, да еще узнают, что я вас отпустил, то меня уволят с работы?

Фролов прав – в нынешнее время кризисов да сокращений работой нужно дорожить, и я не имел права подставлять доктора.

– Давайте поступим так, – изрек я примирительным тоном. – Вы, в случае чего, прикроете меня перед медицинскими сестрами: если вдруг они хватятся меня, скажете, что отправили меня на какую-нибудь процедуру, чтобы они не поднимали шум. Ну а если уж меня хватится кто-нибудь из вашего начальства, то все свалите на меня, скажете, что не в курсе, где я, и тогда пусть меня вышибут из больницы без больничного листа. – Я перешел на проникновенный тон: – Поверьте, Андрей Михайлович, дело действительно важное, и от него зависит не только ваше благополучие, но и моя жизнь, и жизнь других больных вашего отделения.

Я исчерпал все свои доводы и выжидающе уставился на врача. Он несколько секунд медлил перед тем, как что-либо сказать, потом вяло махнул рукой и как-то обреченно проговорил:

– Делайте что хотите, Гладышев! – С этими словами он развернулся и отправился в ординаторскую.

Его слова можно было расценивать как разрешение действовать.

Я отправился в палату.

В нашем боксе с Миклухой работала логопед – симпатичная стройная особа за тридцать лет. Она уже второй раз приходила к Дмитрию и проводила с ним занятия, заставляя Миклуху, как в первом классе, учить детские стишки, читать чуть ли не по букварю слоги, составляя из них слова. Дождавшись, когда логопед уйдет, я записал на клочке бумаги номер своего мобильного телефона и, оставив его Миклухе и Посылаеву, попросил их позвонить мне в случае чего. Затем собрался и вышел за дверь. Покинул я корпус больницы, как был – в спортивном костюме и тапочках. Охранник ничего не сказал, подумал, что я один из курильщиков, которые довольно часто выходят на свежий воздух в специально отведенное место, чтобы «пустить дымок», ибо на территории больницы делать это по закону категорически запрещается. Приблизившись к машине, я влез в нее и включил мотор прогреваться – на улице было хмуро, зябко, и уже через пару минут потянувшее в машине тепло приятно обдало тело.

Хоть в пакете у меня и лежали джинсы и свитер, переодеваться в них не стал, надел только кроссовки – на работе, куда я сейчас собирался, мой спортивный вид будет как раз кстати.

Как я уже упоминал, больница и мой дом находились в одном районе, в нем же находилась и моя работа. А раз в одном районе, значит, в относительной близости, а значит, ехать до ДЮСШ, без учета пробок, минут десять. Таковых по дороге не оказалось, и вскоре я свернул на прямую как стрела дорогу, ведшую к большущим воротам с двумя огромными мячами по обеим сторонам от них и между ними названием нашего стадиона, на базе которого и находилась наша детско-юношеская спортивная школа.

Оставив автомобиль на стоянке, я накинул куртку и двинулся к воротам. Пройдя по аллейке, по обеим сторонам которой росли елочки, ступил в здание спортивной школы. Вроде бы надоедает эта работа, когда каждый день приходится таскаться в это вроде бы опостылевшее здание, но вот поди ж ты, не был в нем всего лишь несколько дней и, оказывается, истосковался по знакомому запаху, какой стоит в спортивных сооружениях, – запаху матов, обтянутых кожзаменителем, железа спортивных снарядов, душевых и пота спортсменов, ежедневно тренирующихся до изнеможения в этих стенах.

Я поздоровался с охранником, прошел по лабиринту переходов и ступил в коридор, по правую сторону от которого располагалась раздевалка, по левую – спортивный зал, прямо – кабинет завуча Ивана Сергеевича Колесникова. Прийти на работу и не поздороваться с начальником – проявить к нему неуважение, да и вообще не проявить уважения не только к начальнику, а к человеку пожилого возраста, поскольку завуч уже давным-давно на пенсии, но работает и еще и нас, тренеров, гоняет. И откуда только у человека силы берутся.