Наталия Костина-Кассанелли - Яд желаний

— Вы, Ларочка, конечно, придете на премьеру?

— Конечно, — сказала она холодно и встала.

Разумеется, она будет на премьере. Если эта маленькая, так хорошо рассчитавшая все мерзавка раздумает петь. Или ей по какой-то причине станет плохо. Она готова. Она выйдет и заменит ее. И тогда мы еще посмотрим… Лариса Столярова сжала пальцы.

— Без вас этот настоящий триумф оперного искусства будет неполным. Вы столько сил и времени посвятили нашему театру, и мы всегда рады видеть вас…

Оказывается, старуха до сих пор с ней разговаривает!

— Вы что-то неважно выглядите сегодня, Ларочка.

— Я прекрасно себя чувствую. До свидания.

Она вышла из театра, захлопнула дверь. Никто не провожал ее, никто не смотрел ей вслед. Эта история началась ранней весной, а сегодня в парке уже, оказывается, попадаются желтые листья. И яркая зелень запылилась за лето, потускнела, померкла. Осень. Осень в природе, осень в ее жизни… как будто лета никогда и не было… Как хорошо идти, никуда не спеша. Никуда не торопиться. Ни с кем не спорить. Ничего не желать. Она почти ничего уже не желает. Хотя она не права — эта тягостная история началась не этой весной. Эта история началась очень, очень давно. Еще тогда, когда она поняла, что муж ей не верен. У него всегда были любовницы. Но она запретила себе думать об этом и вела себя очень мудро — не замечала ничего: ни его романов, ни измен. Она не мешала ему жить своей жизнью — и что выиграла в конце? Во что превратилось ее собственное существование? Что она получила, кроме постоянного одиночества и сомнительного преимущества — именоваться его женой? А ее супруг с каждым годом становился все свободнее и свободнее. А его любовницы — все моложе и моложе. Однако ни одна не была талантливее ее, и это как-то мирило их, не давало окончательно распасться союзу — пусть только творческому, но все же союзу. Но эта, последняя, Аня Белько…

Лариса Столярова стиснула зубы, представив соперницу на сцене. Молодую, ослепительно-красивую и бесспорно талантливую. Это зрелище, явившееся ее внутреннему взору, было настолько ярким и настолько мучительным, что у стареющей примы чуть не остановилось дыхание. Она села на скамейку и откинула голову на спинку, чтобы прийти в себя. Вот как, оказывается, умирают от ненависти… Наверное, так же умирают и от любви. Ну что ж… она сама согласилась на это. Она отдаст сопернице и мужа, и роль, и этот предстоящий триумф. Пусть Анна Белько занимает ее место и поет Измайлову… если сможет.

— Маш, ты совершенно в этом уверена?

Эксперт Мария Камышева подняла искусно подведенную бровь, и ее полные накрашенные губы сложились в презрительную улыбку. Этим самым она давала понять, что ей надоели недоверчивые и нахальные опера, у которых в головах одни только версии, меняющиеся каждый день. А у нее — надежные и окончательные выводы, подкрепленные показаниями приборов, которые невозможно обмануть!

— Вот профиль токсина из тела собаки, вот этот — из тела бомжа… как его… Водолажского, а этот — токсин из тела Кулиш. Ну, какие тебе еще подтверждения нужны? Сама видишь, все профили — абсолютно идентичные. То, что отравил их один человек, — это вам доказывать, а то, что их отравили одним и тем же ядом, — это я уже написала. Все. Вот тебе бумажки, и освобождай помещение. У меня времени на дискуссии нет, мне работать надо.

У Кати сердце провалилось куда-то, застучало часто-часто, и она сглотнула набежавшую слюну. Вот, значит, как…

— Игорь, в театр бежать надо! — быстро набрав номер, сказала она в трубку и помчалась по коридору.

— Успеется. — Лысенко небрежно махнул рукой, когда она, с умоляющим лицом, запыхавшись, влетела к нему кабинет. — Ты чего, Катька, так взбудоражилась? Под контролем же все! Там еще ночью наши побывали. Камер кругом понатыкали. Бухин и Бурсевич с утра там сидят. Нас с тобой только и не хватало…

— Игорь, у них сегодня премьера! — предчувствуя недоброе каким-то неизвестным науке органом, выпалила Катя. — Я знаю… не спрашивай откуда, но я просто знаю, что сегодня что-то произойдет…

— Ну, если хочешь, пошли, — неохотно согласился Лысенко. — Все равно с работы пора уходить.

Когда они явились, опера уже началась. У главного входа на них шикнула контролерша:

— Куда? Без билетов не пущу!

Напрасно они совали ей под нос удостоверения — упрямая старуха перегородила дверь:

— Ходят тут всякие, на базаре документы купят и ломятся на каждый спектакль, совести нет! Вместо того чтобы билеты в кассе купить… И без вас уже полон зал!

— И правда, хватит базар разводить. Пошли через служебный. — Лысенко потянул Катерину за руку.

На служебном их, разумеется, хорошо знали.

— Ты смотри, даже телевидение приехало, — заметила Катя.

У входа действительно стоял здоровенный автобус с надписью «ТВ». Какие-то люди сновали туда-сюда через служебный проход, занося аппаратуру, вместе с ними на глазах у оперов просочилась и группка девиц богемного вида, которые, выжидая удобного момента, покуривали на улице. Катя саркастически бросила:

— Охрана! Нас с центрального не пустили, а здесь видишь, что творится? Тут любой войдет и насыплет отравы куда захочет!

— Ну, положим, не любой… а только тот, у кого фантазия работает. Видала, как ловко они проскочили? Ну, ты придумала, что мы здесь делать будем? Ладно, не горюй, сам понимаю… предчувствие есть предчувствие. Ну, хоть музыку послушаем. Пошли пока в зал.

Они тихо вошли в зал с бокового входа и тут же сели с краю. Опера уже началась. На сцене под ярким светом софитов пела Аня Белько, а в оркестровой яме играл невидимый оркестр. Катя закрыла глаза. Музыка волшебными волнами накатывала на нее, а голос женщины на сцене был такой красоты и мощи, что хотелось плакать от счастья, не открывая глаз. А потом открыть их и смотреть, потому что смотреть тоже было на что. В каждом движении певицы сквозили сдерживаемая страсть, и мука, и любовь… Господи, как это страшно, оказывается, — любовь убийцы…

— Какой талант, — прошептал рядом Лысенко.

Катя только кивнула. Она никогда особенно не любила оперу, но сегодня происходящее на сцене буквально заворожило ее.

Действие разворачивалось стремительно, и, когда пошла сцена безжалостного убийства, в которой певица была особенно убедительна, в зале кто-то не выдержал и вскрикнул.

— Прекрасная режиссура, — услышала Катя шепот у себя за спиной. — Какие мизансцены! Какой голос! Какая пластика! Где он откопал такое дарование?

По центральному проходу змеились провода, и камеры телевидения снимали спектакль с нескольких точек. И все же, несмотря на то, что действие захватило ее, Кате почему-то не сиделось на месте. Было страшно и радостно одновременно. Радостно оттого, что они наконец-то нашли убийцу, а страшно…