Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Иван Дмитрич, что мы ищем? – спросил помощник. – Дело и так ясное. Муж избавился от постылой жены, – пожал плечами.

Путилин остановился.

– Дело ясное, как ты говоришь, но слишком оно складывается просто. Муж убивает жену в первый месяц семейной жизни, есть о чем подумать. И зачем выдавать Аграфене Емельянова, если они вновь сошлись, ей же только на руку смерть соперницы. Она должна защищать всеми силами своего суженного, ан нет, она его выдает со всеми потрохами, как телка на базаре. Если же она повинна, то зачем спрашивать в гладильне об утопленнице, когда она еще не была найдена? Вот сестра вроде бы защитницей Лукерьи выступает, но тут же, нехорошее рассказывает и Аграфену невзначай к убийству пристегивает. Все запутано в клубок, его—то нам надо распутать.

– Но… а как же рассказы?

– Пока не знаю, но надеюсь, – Иван Дмитриевич лукаво подмигнул помощнику, – с твоей помощью докопаемся до истины.

Второй участок располагался на Малом проспекте, недалеко от Петровского парка. Крепкое двухэтажное здание с крыльцом в три ступени и металлическим узорным над ним навесом.

Ивана Дмитриевича встретили у входа, были наслышаны о приходе начальника сыскной полиции. Предоставили для разговора большой кабинет с двумя окнами, выходящими на проспект.

– Здравствуй, Егор! – приветствовал Иван Дмитриевич, занимая чужой стол.

– День добрый! – вошедший мял в руках картуз, робея перед высоким начальством.

– Присаживайся, – Путилин указал на стоящий у стола деревянный стул.

– Покорнейше благодарю, – произнёс Егор.

– Какие пожелания?

– Что? – он удивился. – Первый день моего ареста. Не привычный я к решетчатым окнам.

– Человек всегда свободы хочет, не надо было с кулаками бросаться на посетителей.

– Так слово – серебро, молчание – золото. Вот свое золото я и упустил.

– Хорошо, кто тебя вчера до участка провожал?

– Так жена моя Лукерья, ведь на целых семь дней лишили меня семейного счастья.

– Не страшно ее, на ночь глядя, одну домой отпускать?

– Привычная она, вечером от артельщика возвращается, и ничего.

– Да ничего, – Иван Дмитриевич пристально смотрел в глаза Егора. – Вчера Лукерья утонула.

– Как? Как утонула? – Егор вскочил со стула, было видно, что на лице появилось неподдельное удивление.

– Стал ты вдовцом, Егор. Поведай о вчерашнем дне.

Емельянов побледнел, в глазах светилось непонимание.

– Как же так. Она сама?

– Рассказывай.

– Вчера с утра я должен был явиться в арестантскую, но только к вечеру все дела сделал да Степан Андреич, наш околоточный, приходил и грозился добавить к неделе еще парочку деньков. Вот я вечером и пошел.

– Так, а где Лукерья была?

– Как хорошая жена, пошла меня провожать.

– Что за крики были у тебя в комнате?

– Дак, не хотела она идти, вот и пришлось ей кулаком внушить, что убоится жена мужа своего.

– А дальше?

– Пришли в участок.

– Какой дорогой шли?

– Через парк там ближе.

– В парке ты не скандалил?

– Нет, она шла за мною, как привязанная, все молчала.

– Хорошо.

Когда Емельянова увели в камеру, Путилин спросил у околоточного:

– В котором часу пришел Егор?

– В бумаге указано десять часов.

– Так, а жену его видел?

– Никак нет, не обратил внимания, хотя, – Степан Андреевич задумался, – в коридоре женщина была. Я видел ее мельком, молодая с цветным платком на плечах.

– Не признаешь?

– Нет.

– Так, – Иван Дмитриевич задумался.

На улице Путилин резко остановился, словно вспомнил что—то важное, похлопал рукою по лбу.

– Ну и ну, – произнёс, качая, головой, – вот такого поворота я не ожидал. Пошли, мне надо увидеть Аграфену. К ней возникли вопросы.

– А кто убийца? – помощник прищурился в ожидании ответа, зная Ивана Дмитриевича не первый год.

– Потом узнаешь, – быстрым шагом шел в сторону парка, – потом узнаешь.

Аграфена гладила простыни, когда к ней подошли. Глаза задумчиво смотрели на дымок, тянущийся из утюга.

Она вздрогнула, увидев Путилина, и закрыла лицо руками.

– Простыню сожжешь, – проговорил Иван Дмитриевич и поставил утюг на подставку, подошел ближе и что—то тихо ей прошептал, Аграфена кивнула в ответ. Он вновь что—то спросил, она снова кивнула.

– Теперь картина ясна, – произнёс начальник сыска, – только не пойму причины, толкнувшей ее на столь ужасное преступление.

– Это Аграфена? – сказал помощник.

– Когда женщина совершает преступление – это гнусно, – Путилин говорил, словно не слышал слов собеседника, – но когда и жертва – женщина, это становится ужасней во сто крат.

– Ее арестовать?

– Кого ее? – нахмурил брови Иван Дмитриевич.

– Аграфену, – удивился помощник.

– Зачем?

– За убийство.

– Ах вот что, – Путилин рассмеялся, – нет, голубчик, бери сестрицу убиенной, и на Офицерскую. Я сам скоро туда подъеду, только задам один вопрос нашему вдовцу.

Со стены грозно взирал на сестру убитой Государь Император, под ним, подперев рукою щеку, сидел на своем излюбленном кресле хозяин кабинета, грустным взглядом смотрел на зардевшееся румянцем лицо.

– Дарья, – обратился к девушке, – мне все известно.

Сидевшая даже не вздрогнула, только покраснела.

– Не пойму одного, зачем сестру жизни лишать?

– Если бы не она, Егор был бы мой, – наконец послышался ее голос.

Путилин покачал головой.

– Сестра ведь, родная сестра.

– Она мешала моему счастью.

– А где шнурок?

– В комнате Аграфены.

– Понятно.

Дарью увели, помощник присел на стул, где до него сидела девушка.

– Иван Дмитрич, я не понимаю, как Вы догадались?

– Знаешь, девушка слишком молода, продумала многое, да не все. Действительно Лукерья провожала мужа в участок, а посодействовала этому сама же Дарья. Она же вызвала Аграфену из дома, будто Егор ее ждет у дома Этингера в десять часов, в сумраке не видно, кто душит, тем более, что она одела Егоров картуз, сама накинув шнурок на шею сестры, ее задушила. Аграфена испугалась и самого убийства, и за Егора, убежала. Ее вечером видели растрепанной и словно бы помешанной, да и утром она подлила масла в огонь своим поведением и расспросами. Тем более шнурок, помнишь, нам доктор говорил, что на шее тонкий след, найден в комнате у Аграфены. Дарья рассчитывала, что Аграфена со зла расскажет про Егора, но кто поверит женщине после его уходов от нее и их сожительства.

– К чему все это? – удивился помощник.

– Как не странно, но Егор сошелся с нею недели две назад, и Дарья возомнила, что сразу двух убьет зайцев – сестру, сделав Егора вдовцом, и Аграфену, посадив ее за убийство. Подозрительным было, что в конце нашего первого с ней разговора, она начала оговаривать Аграфену.

– А вдовец?