Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

С этими словами демон вышел и отправился в дальний зал дворца, куда вызвал печально знаменитого Абраксаса. Он велел ему:

— Ты примешь облик верующего в Христа. Вопи погромче и жалуйся, что ты обманут Распятым. Сбросив с себя чары этих нечестивцев, ты, мол, раскаиваешься и готов выдать все их постыдные тайны. И здесь я предоставлю твоему извращенному воображению нарисовать картину исключительно мерзкую, чтобы император пришел в ужас.

— Не беспокойся, — пообещал Абраксас. — Я отомщу Базофону, поставив под удар этих бешеных собак, считающих себя детьми бога, воскресшего из гроба.

И он вмиг превратился в древнего старика, которого Сатана, принявший облик префекта Кая, привел к Траяну.

— Итак, — сказал император, — я вижу перед собой римлянина, который исповедует эту странную религию. Как тебя зовут?

— Максим Граций, о Цезарь, но те, кто верует в Спасителя, дали мне имя Павел, в память о святом апостоле.

— Мне сказали, что ты готов раскрыть мне тайны вашей секты. Почему ты решил это сделать?

— Потому что я римлянин, а христиане готовят заговор против Рима и против тебя, о Цезарь!

— Что ты имеешь в виду конкретно?

— Еще вчера я был среди этих людей. Они прячутся в катакомбах, чтобы скрыть свои злодеяния. Там они объедаются и напиваются сверх всякой разумной меры, а когда пьянеют, то оскорбляют твое изображение, прибегая к ругательствам и бесстыдным жестам. Потом они хватают ребенка, которого где-то похитили, обмазывают его тестом и перерезают ему горло, говоря, что потомки Рима должны погибнуть, так как римляне убили их Бога, принявшего облик Христа.

— Они евреи?

— Часто да, по своему рождению, но к ним присоединяются все больше и больше римлян, ибо тебе ведомо, о Цезарь, что восточные религии нынче в моде; но эта соединяет варварство с духом неподчинения.

— Видел ли ты своими глазами ребенка, которого зарезали эти безбожники?

— Цезарь, я знаю, что выступая свидетелем, я обвиняю самого себя. Но префект Кай пообещал сохранить мне жизнь, если я раскрою эти страшные тайны.

— Я тебе позволю уехать в Галлию, но расскажи: сколько ты видел детей, погибших таким образом?

— По одному каждый вечер, и пусть простят меня боги!

И тогда Траян закрыл свое лицо плащом. Потом распорядился, чтобы мнимого Грация увели с его глаз, после чего сказал Сатане:

— Никогда не приходилось мне выслушивать более ужасного признания. Но ты, Кай, почему ты скрывал от меня, что исчезают дети? Неужели твоя полиция не могла вмешаться и прекратить эти страшные зверства?

— Великий Цезарь, — отвечал Сатана, — мои люди тоже неблагонадежны. Гангрена проникла даже в казармы. Губительная тень этого Христа нависает повсюду. Вот почему я прошу тебя уничтожить этот нарыв, пока не поздно. Твоя доброта, о Цезарь, может обернуться слабостью.

Траян выглядел растерянным и повелел мнимому Каю уйти. Сатана понял, что лживые измышления Абраксаса внушили императору недоверие к своему префекту, и тогда он отправился к нему и без малейших колебаний зверски убил, оставив в доме на стене христианские знаки: рыбу, якорь и крест в форме литеры «Т», и для пущей убедительности добавил надпись: «Христос победит!»

И тогда, как во времена Нерона, начались гонения на христиан в Риме и его предместьях. Обманутый император вызвал из Фессалии наместника Руфа и доверил ему должность префекта, вакантную после убийства Кая. Таким образом, человек, казнивший святого Перпера, оказался во главе Римской полиции. Эта кровожадная гиена была уже и так достаточно предубеждена против верующих в Иисуса Назарянина. Не успел он вступить в должность, как начались повальные аресты. Людей пытали, чтобы вырвать из них признания о мнимых лихоимствах, выдуманных заговорах, несуществующих злодеяниях. Потом, несмотря на отвращение Траяна, христиан стали выгонять на арену, где их пожирали дикие звери, и таким образом они оставались непогребенными.

Эта извращенная мысль родилась в больном мозгу Руфа. Так как верующие в Назарянина проповедовали воскресение тела, ничто не должно было казаться им более страшным, чем быть пережеванными, переваренными в желудке и выброшенными с испражнениями хищника. Но вместо того, чтобы запугать мучеников, такая пытка только укрепляла их веру, чего Руф никак не мог понять. Ведь ему была неведома история Ионы, которого проглотил кит, — это иносказание о смерти и воскресении Христа.

И тогда было замечено, что среди звериного рычания, хруста разгрызаемых костей, потрескивания факелов из замученных тел исторгалась нескончаемая молитва, воздействовавшая на умы так сильно, что каждый принесенный в жертву христианин порождал все новых последователей. И чем быстрее пополнялись ряды верующих в распятого Христа, тем больше и больше безумных приказов отдавал Руф. Вот так, постепенно Рим превратился в ужасную машину по уничтожению христиан и их производству из страданий им подобных.

И в это же время, когда Сильвестр, в язычестве Базофон, вошел в город Антиохию в компании осла и попугая, Его Величество Люцифуг Рофокаль позвал Сатану в свое логово из раскаленных углей. Князь Тьмы клокотал таким неистовым гневом, что его тело дымилось, словно вулкан накануне извержения. Его слуги так дрожали от страха, что их кости стучали, как кастаньеты. В этом мрачном обиталище подобного гнева не видали с тех первобытных времен, когда здешний владыка был изгнан с Неба.

Сатана оставил Рим неохотно, ибо ему хотелось насладиться зрелищем мучений христиан и кровожадной ярости римлян. Перед троном Люцифуга он склонился с рабской почтительностью. Все потрескивало и сверкало вокруг.

— Ваше Сиятельное Величество, ваш скромный слуга…

— Замолчи! Ты даже не тень моего величия! Ты мое кривое зеркало! То, что я делаю в сфере духа, ты пытаешься копировать во плоти, и все выходит шиворот-навыворот. Мой дворец — это свет, твое логово — это грязь. Ты моя карикатура, и я презираю тебя! И конечно же, тебя приставили ко мне, чтобы поглумиться надо мной. Мой Враг захотел, чтобы ты вечно зиял открытой раной на моей гордости. Я, самый прекрасный из ангелов, должен был разрешиться тобой, самым мерзким. Я, самый умный, должен был породить тебя, самого безумного. Я, мыслитель, должен был извергнуть из себя твой грубый смрад, презренный кусок дерьма!

Под этим градом бранных слов Сатана молчал, глубоко уязвленный, зная, что поверженный архангел всегда его ненавидел, его, рожденного не на Небе, а в сточных канавах Земли, среди сколопендр, червей и скорпионов.

— Слово, не довольствуясь тем, что меня изгнали с высот, где я царствовал, пришло в мир, куда меня сослали. Воплотившись в человека, оно проникло в испорченность, чтобы восславить себя в ней и превратить ее в аскезу. Оно бросило мне вызов, а ты, которому я поручил совращать уверовавших в Него наживой и роскошью, ты оказался способен лишь воспламенять их врагов, чтобы те посылали их на муки, которые их возвеличивают. Неужели ты до сих пор не понял, что страдания — это семена христианства?