Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

— Разве могу я позволить, чтобы от меня осталась только аллегория? Пока не поздно превращу-ка я этого Христа в оленя, и пусть уверовавшие в него сожрут его, как собаки.

— Делай, как знаешь. Ты всегда была закоренелой девственницей и подчинялась только собственному суровому нраву. Что касается меня, то я собираюсь посетить юношу, который сейчас гостит у епископа Варнавы. Кажется, ему поручено распространить учение Христа по всей Греции, и в частности, во Фессалии, именно там, где высится гора Олимп. Я не стану убеждать его, чтобы он отрекся от своей веры, но я хочу, чтобы он включил в нее то, что мне по вкусу. Разве это не разумнее, нежели сопротивляться, не имея ни малейшей надежды на успех?

Артемида подумала, что путаные планы Венеры никогда не приводили ни к чему хорошему. Бедняжка была неспособна видеть различие между душой и телом. Ее прекрасные духовные порывы всегда оканчивались липкими простынями.

Таким образом, Венера появилась перед жилищем епископа. Толпа лавочников, увидя богиню любви во всей ее красоте, вмиг забыла об уверовавших в Мессию. Очарованные, окаменевшие от немого желания, они стояли, разинув рты, пока она величественно шествовала мимо. А когда она постучала в дверь, открывший ей диакон был так ошарашен, что, заикаясь, позволил ей войти.

— Это здесь нашел приют юный Базофон? — спросила она своим самым нежным голосом.

— Сильвестр! Его имя по крещению Сильвестр, — промямлил диакон, чье тело начало воспламеняться. — Я должен предупредить Варнаву.

Но Венера уже нашла комнату, где лежал сын Сабинеллы. Приблизившись к его постели, она сразу же поняла, от какой болезни он страдает. Разве недуги любви не связывались с ее именем? Однако не она заражала ими людей. Какой бог выдумал эти мучения для наказания рода человеческого? Она присела у изголовья лежащего юноши.

Вскоре Базофон почувствовал чье-то присутствие. Он повернул голову, открыл глаза и увидел прелестное лицо. Он сразу же привстал и сел на своем ложе.

— Не бойся, — сказала богиня. — Я не призрак — порождение твоего бреда. Я вполне жива и готова доказать тебе свою дружбу.

— Кто ты?

— Если я скажу тебе правду, ты не поверишь. Согласимся, что я принцесса, путешествующая по этим краям. Я излечу тебя от болезни, ибо имею над ней власть. Я оставлю тебе только одну боль — она обостряет ум, возбуждая мозг гораздо сильнее, чем мак или белладонна. А тебе понадобится этот гений, чтобы выполнить свою миссию. Однако, прежде чем я начну тебя лечить, ты должен приобщить меня к своей вере.

— Но как я могу это сделать, если я тебя совсем не знаю? — сказал Базофон. — Мой Бог — бог ревнивый.

— Я это знаю, но ведь он также бог любви.

— Ты христианка?

— Не совсем. Однако я знаю этого Иисуса, который позволил распять себя на кресте как раба из-за любви к людям. Зевс так никогда бы не поступил.

В этот момент в комнату вошел епископ Варнава в сопровождении диакона. Увидев прекрасную богиню у изголовья юноши, старик остановился у двери, озадаченный.

— Не бойтесь, — сказала Венера. — Я пришла вылечить вашего гостя.

— Как тебе это удастся? — спросил Варнава.

— Самым простейшим способом. И я рада, что вы здесь и сможете помочь ему советом. Надеюсь, вы слышали о некоем Платоне?

— Конечно, — ответил епископ. — Я даже читал один из его трактатов.

— А знакомо ли вам учение Плотина?

— Нет.

— Дело в том, — сказала Венера, — что Плотин приобщит последователей Христа к пониманию великих мистерий.

Варнава, который был эрудитом и преподавал в Эфесской школе, почувствовал себя в знакомой сфере, которая до сих пор была ему близка, хоть он и обратился в веру Назарянина.

— Ты имеешь в виду, что мы сможем соединить слова Мессии с учением Платона?

— Именно это позволит распространить учение Христа среди греков. Неужели вы думаете, что философы присоединятся к вам, если вы останетесь в полной зависимости от иудейской традиции?

Венера сумела задеть самую чувствительную струну в душе епископа. Старик почувствовал внезапное озарение. Он подошел к Базофону и сказал:

— Дорогой Сильвестр, если эта женщина сумеет тебя исцелить, это докажет, что мы должны последовать ее совету. Он кажется мне вполне уместным, но чудо окончательно убедит нас, что мы не заблуждаемся.

— Я согласен, — сказал Базофон.

И в тот же миг силы вернулись к нему таким чудесным способом, что он не сразу этому поверил. Он боялся пошевелиться, чтобы не развеять чары, хотя все его тело наполнилось крепким здоровьем. В его жилах начала пульсировать жаркая кровь, приятный озноб пробежал по коже. Взгляд Афродиты сулил ему невыразимое счастье.

— Итак, — сказал Варнава, — я готов вместе с вами изучить пути, которые приведут нас к поставленной цели.

— Я предоставлю это вам двоим, — заявил Базофон, поднимаясь и двигая всеми членами, чтобы убедиться в своем выздоровлении.

— Нет, нет! — вскричала Венера. — Я желаю, чтобы ты принял участие в наших трудах. Благодаря им ты пропитаешься любовью.

В эту минуту вошел Теофил с попугаем на плече. После крещения он помолодел и выглядел таким красивым, что богиня пришла от него в восторг.

— Этот молодой римлянин тоже будет работать с нами, — решила она.

— А я? А я? — воскликнул попугай, подпрыгнув и высунув от нетерпения язык.

На него никто не обратил внимания. Итак, в этом жилище епископа Варнавы, соседствующем с домом Святой Девы Марии, начались труды, вдохновленные прекрасной и рассудительной богиней. Толпа лавочников держала их в осаде, но их это не беспокоило. Их медитации продолжались три месяца, в течение которых разум Базофона творил чудеса. Спирохета, атакуя нижний слой его мозговой оболочки, сделала его способным выдвигать самые неожиданные и в то же время очень плодотворные идеи. И именно тогда возникли основополагающие элементы учения, которые впоследствии развили греческие Отцы Церкви, бросив христианство на штурм античного мира.

А вечером, тайно, Венера приходила к Базофону или к Теофилу, в зависимости от своего настроения, что приводило и без того разгневанную Артемиду в полное неистовство.

— Этот текст полон самых несуразных нелепостей! — воскликнул нунций Караколли, отпихивая от себя рукопись.

— Но каких приятных! — заметил Сальва, жуя свою потухшую сигару.

— Это достаточно вольный пересказ «Жития Гамальдона». Мне кажется, что Кожушко отдавался своей работе с искренним удовольствием, — сказал отец Мореше.