Артур Дойл - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

— Понимаю. Вы опасались за ее рассудок. Еще вопрос: могла ли девушка ходить во сне так, что вы об этом не узнали бы?

— Д-да. Пож-жалуй, да.

— Теперь сын. Расскажите о нем. Он лентяй? Напротив, склонен к наукам? Его содержание? Любовные связи?

Миссис Розвелл вновь вспыхнула: очевидно, последние слова Думающей Машины ее чем-то задели. Она вопросительно глянула на мистера Филда.

— Вовсе незачем… — начал тот.

— Мой сын бы никогда… — прервала его она.

— Мадам, — вмешался Мыслящая Машина. — Поймите: вы сами не даете мне решать вашу проблему. Возможно, решение вам и не нужно? Что ж… — Он приподнялся с кресла.

— Простите! — Бедная женщина вновь была готова разрыдаться. — Сыну и дочери выплачивают содержание в десять тысяч в год. Сын склонен к политическим наукам, а дочь интересуется благотворительностью. Связей же у него нет… кроме… кроме давней и прочной привязанности к приемной сестре. К несчастью…

— Не стоит, я понял, — в который раз прервал собеседницу профессор. — Естественно, вы не можете одобрить этих чувств, так как опасаетесь за психическое здоровье падчерицы. В остальном — нет ли у вас некой предубежденности в ее отношении?

— Нет, нет, — быстро возразила миссис Розвелл. — Я к ней очень привязана. Но поймите, я должна думать о счастье Артура!

— Полагаю, ваш сын в курсе вашего мнения по этому поводу?

— Я пыталась ему намекнуть. Не хотела говорить открыто. Но, думаю, он не представляет, насколько тяжело ее положение и как оно ухудшалось в прошлом.

— Насколько вы знаете, он или она когда-либо брали в руки или читали книгу, в которой зашифрован код сейфа?

— Насколько знаю, нет.

— А слуги?

— Нет.

— Тиара. Она у вас с собой?

Миссис Розвелл кивнула.

То было изумительной красоты изделие, сияющее, переливающееся, тончайшей работы и высочайших художественных достоинств, мнимо невесомое, но на деле неожиданно оттягивающее руку весом литого золота. На острие тиары блистал бриллиант в пять или шесть каратов, и от него разбегались выложенные более мелкими камнями лучи. Пустое место было сразу заметно: зубчики крепления были почти совсем разогнуты.

Думающая Машина молча осмотрел шедевр ювелирного искусства.

— Дело не требует моего вмешательства, — сказал он вдруг. — Вы не желаете огласки. Значит, вам надо самой выследить вора. Не говорите никому — особенно сыну или падчерице. Если повторить ситуацию, повторится и результат — это азбучная истина научной мысли, а наука не ошибается. Значит, пропадет еще один камень.

Миссис Розвелл была ошарашена, мистер Филд заинтересованно подался вперед.

— Если вы увидите, каким образом пропадет второй камень, — не обратил ни малейшего внимания на их реакцию Думающая Машина, — вы поймете, как пропал первый, и сможете вернуть оба.

— Но если кража может повториться, не лучше ли отослать тиару в безопасное место? И я… я опасаюсь за свою жизнь.

— Не опасайтесь. Вам абсолютно ничего не грозит. Будет тиара на месте или нет — сейф все равно откроют, — с загадочной уверенностью сказал профессор, по-прежнему не обращая внимания на изумление слушателей. — Так что пусть она остается в сейфе. Если вы узнаете ответ, не надо мне о нем рассказывать. Если нет — сообщите, и я лично разберусь с этим делом. В любом случае не вздумайте вмешиваться в происходящее.

Мистер Филд поднялся — беседа явно была окончена. Впрочем, один вопрос у него оставался:

— У вас есть некая теория, объясняющая, что случилось на самом деле? Как именно украли камень?

— Если я вам расскажу — вы не поверите, — отмахнулся Думающая Машина. — Всего доброго.

Через три дня миссис Розвелл, глубоко взволнованная, вызвала профессора Ван Дузена к себе.

— Украли еще один камушек! — почти в панике сказала она. — Все повторилось точно так же, как в первый раз, даже крик попугая. Я следила, несколько ночей, но вчера так устала, что меня сморил сон. И снова меня разбудил какаду. Но зачем Жаннет…

— Мне надо увидеть место преступления.

Его провели в комнату, ставшую свидетелем загадочного события. Он вновь осмотрел тиару, затем — дверцу сейфа. Перелистал страницы книги-шифра, уточнил комбинацию цифр, рассмотрел пометки. Несколько раз открыл и закрыл сейф. Проверил замки на дверях и решетки на окнах.

Наконец он замер и изучающим взором уставился на попугая. То был и впрямь какаду, очень крупный, с ярко-желтым хохолком, придававшим ему вид этакой вдохновенной меланхолии.

Вскоре птице надоело играть в гляделки, и только реакция Думающей Машины спасла его очки от кражи.

Открылось дверь, и зашла девушка, невероятно красивая внешне, с дивными, золотисто-рыжими густыми локонами — но болезненно-бледная и с какой-то бесконечной бессильной тоской во взоре. То была Жаннет; заметив незнакомца, она испуганно извинилась и замерла, словно не зная, что делать.

Профессор коротко кивнул ей в знак приветствия и вновь обернулся на какаду. Тот сердито клокотал, его недавно обвисший хохолок воинственно вздыбился.

Поведение птицы привлекло внимание миссис Розвелл, и она схватила профессора за запястье, привлекая его внимание:

— Смотрите!

— Жаннет, Жаннет, Жаннет! — откликнулся ей Какаду. Девушка упала в кресло, не замечая ни напряженного внимания мачехи, ни хрипло-пронзительных воплей попугая.

— Вы устали. Должно быть, у вас нарушен сон, мисс Розвелл?

— А? Да… — ответила та. — Я все сплю, сплю, но совсем не высыпаюсь. Такая усталость… и сны. Мне все время снится попугай. Чудится, что он зовет меня…

Миссис Розвелл кинула быстрый взгляд на профессора. Тот пересек комнату, опустился на колено перед креслом и послушал у Жаннет пульс.

— Вы любите читать? — спросил он. — Эту вот книгу, например, читали? — указал он на том «Отверженных».

— Только в переводе. Я плохо знаю французский. Еще несколько не связанных между собой вопросов и невнятных ответов — и профессор оставил девушку и вышел. На лестнице он дал миссис Розвелл инструкции, изумившие ее до глубины души, и направился восвояси.

Жаннет легла в одиннадцать и вскоре уже крепко спала. Двери и окна были заперты с вечера. Миссис Розвелл в час ночи разбудил будильник. Она встала, взяла крохотный кувшинчик с туалетного столика и тихо, неслышно прокралась в комнату падчерицы. Та лежала белая как полотно, бессильно вытянув руки поверх одеяла. Миссис Розвелл склонилась над ними, затем так же неслышно ускользнула к себе. Еще полчаса — и она спокойно спала.

Рано поутру она позвонила профессору Ван Дузену, Думающей Машине, и проговорила с ним четверть часа. Она что-то объясняла, тот отвечал — коротко и по возможности односложно. Затем она положила трубку, и профессор вызвонил доктора Хендерсона, известного психиатра, и доктора Форрестера — международного значения специалиста по нервным расстройствам.