Паулина Смит - Ночь, когда убили Элен

Когда я вернулась домой, вовсю трезвонил телефон. Это была моя мать, которая хотела выяснить, действительно ли об одном из моих друзей столько говорят по радио.

Я лаконично подтвердила ее правоту. Посоветовав лучше выбирать друзей, она возмущенно повесила трубку. Эта августейшая женщина считает дурным тоном, когда тебя убивают, но еще худшим в ее глазах являются дружеские отношения с жертвами. Моя мать всегда была отменным специалистом по хорошим манерам, что несомненно объясняет тот факт, что послала меня, когда все мои друзья отправились в университеты, в тот мерзкий пансионат для девиц примерного поведения, где я провела четыре ужасных года.

Она надеялась, что я выйду оттуда утонченной девушкой, хотя моей главной заботой было выйти оттуда поскорее, пока не расхватали всех лучших местных женихов. Мы обе не преуспели в своих делах. К концу учебы я узнала многое, но не хорошие манеры, а местные ребята или уже женились, или ушли в армию, или отправились сколачивать состояние в большие города. Остался только Уилльярд, который мечтал лишь об одном — жениться на Элен. Бедняга, наверное, добился бы своей цели — и Элен была бы жива, — если бы его папаша вдруг не отдал концы, заставив тем самым сына подвести черту под учебой, а одновременно и отказаться от Элен, чтобы заняться агентством недвижимости.

Увы, трижды увы! Ибо Йон, который зацепился за университет с единственной целью найти там подходящую партию, воспользовался обстоятельствами. Элен была именно той женщиной, которая была ему нужна. Так Йон женился на Элен, а Элен вышла за Йона, что оказалось печальным, ибо, выйди она за Уилльярда, она по-прежнему жила бы припеваючи.

Такова жизнь, если так можно сказать…

Было быстро доказано, что найденное на столике оружие и есть орудие преступления, но это все знали заранее.

Также выяснилось, что отпечатки пальцев на нем принадлежат Йону, что никого, кроме меня, не удивило. Этого я не ожидала. Но я вспомнила о славных днях Йона и его номере в тире — он всегда крутил револьвер или пистолет на указательном пальце, а затем становился в положение для стрельбы. Потом целился. Стрелял и возвращался через заднюю дверь, вращая плечами. Небрежно бросал оружие на столик у входа, а затем вытирал руки тряпкой, которую специально оставлял на нем.

Прошло два дня. Я слушала радио, читала местную газету и осуществляла обычное дежурство по четвергам вечером в библиотеке. Вот уже целый год, как я хожу на службу всего два дня в неделю — вечером по вторникам и четвергам. Дело не в том, что мне так уж хотелось туда возвращаться после пяти лет службы в библиотеке до моего замужества. Просто два вечера давали мне некое преимущество в свободе, которая мне уже так и не была нужна, когда потерял свободу Йон.

Я вернулась к Рудольфу, где узнала, что Йона не выпустили под залог. Журналист сказал, что таково было решение судьи, а человек с радио утверждал, что отец Элен оказал давление, чтобы оставить зятя в тюрьме. В любом случае, Йон оставался под замком, а две разведенки воспользовались случаем, чтобы вновь разреветься.

Наверное, у них была хорошая причина открыто демонстрировать свои огорчения, и это утвердило меня в мысли, что им обеим хорошо знаком продавленный диван в задней комнате автомобильного агентства, и они, наверное, посещали Йона по понедельникам и средам, поскольку вторник и четверг были заняты. Именно невероятная вечерняя активность мужа понемногу разбудила подозрения бедняжки Элен и придала ее обычно недвижному лицу намек на выражение, которое Уилльярд принял за разочарование. Так после долгих лет спячки Элен начала просыпаться только затем, чтобы быть убитой!

Похоже, многие заметили это начало трансформации, но по-прежнему двумя существами, которые занимались ею, оставались Йон — пока он не наложил на нее лапу — и Уилльярд — этот был готов выносить ее помойное ведро до конца дней. Похожая на неизменную статую в ее идеальном воплощении мраморной красоты, она не привлекла ничьего внимания, кроме Уилльярда, единственного заметившего какие-то изменения в ее чертах и немедленно поведавшего об этом мне.

В течение пяти ужасных лет, последовавших за моим выходом из пансионата для молодых девиц и заполненных моей работой библиотекаршей, пока я оставалась холостой, Уилльярд продолжал повествовать мне о своих несчастьях. Каждый раз после очередного похода в гости он заезжал ко мне, падал грудью на мой стол и изводил меня невероятной печалью, обрушившейся на него из-за брака Йона и Элен. Что касается меня, то, поскольку он был единственным самцом моего поколения, еще не надевшим узы брака, я делала вид, что сострадаю ему и с огорченным видом похлопывала по плечу. Я извлекала носовой платок и промокала слезы мужчине, остававшемуся моим единственным шансом не оказаться навечно старой девой.

Итак, Уилльярд заметил изменение выражения на лице Элен, что вызвало в нем метаморфозу. Он снова стал мужиком — первая премьера за долгие годы — и научился разговаривать без хныканья и унижения передо мной, что помогло мне покончить с номером великой утешительницы огорченных.

— Значит, она изменилась, — повторила я тоном благодушного равнодушия. — Она выпрямилась, глаза ее начали двигаться, губы дрожать, и, похоже, она стала дышать. И что здесь такого необычного?

Уилльярд, дрожа от вожделения, тщательно взвесил свои слова.

— Я бы сказал, что он ей надоел.

Я с жалостью одарила его улыбкой. Бедняга Уилльярд. В его взгляде светился огонек надежды. Я должна была предостеречь его.

— Послушай, Уилльярд. Если ты видишь в этом изменении знак, что она его бросит, ты рискуешь испытать крупное разочарование.

Он хотел поспорить. По его мнению, мои аргументы не были достаточно весомы, и, будучи в тоскливом состоянии, он собирался резко возразить мне. Но я уже не могла позволить ему плакаться в жилетку. Комедия и так тянулась слишком долго.

— Такова жизнь, Уилльярд, никто не в силах ее изменить.

Но его было невозможно переубедить. Он считал, что изменение выражения лица Элен означало лишь одно — она наконец пробудилась ради Истины, Уилльярда и его Любви.

Бедняга кружил вокруг нее при каждом удобном случае. С бьющимся сердцем он брал ее за обе руки, чтобы погадать ей. Он никогда не мог скрывать своих чувств, а теперь и вовсе стал таким, каким был в лицее — все свои состояния души он показывал всем. Уверенный в изменении ситуации, он следил за малейшим жестом своей пассии, интерпретировал каждый ее взгляд, каждую ее реакцию как очевидный знак своего возвращения в милость. Вскоре он дошел в своей мании до того, что я ежедневно ожидала, как он свихнется, подхватит Элен на плечо, как соломенное пугало, и ночью украдет ее, чтобы мыть ее посуду и выносить ее помойное ведро.