Эд Макбейн - Забавы с летальным исходом

— Так вы были знакомы с Джеком и Кори, правильно?

— Да, конечно. Были знакомы.

— И при каких обстоятельствах познакомились?

— Да просто встречались в «Пони».

— А до того Кори не знали?

— Нет. Но знал, что он отсидел срок, если именно это вас интересует.

— А откуда вам стало это известно?

— Ну он, в общем-то, и не слишком скрывал. Иногда мне даже казалось, он гордится этим. Ну, вы меня понимаете… Словно тюрьма — это некий знак отличия, что ли… Что он сумел выжить в тюряге.

— Ага.

Знак отличия, надо же, подумал Карелла.

— Расскажите мне, с чего началась драка.

— Ну, Джек стал нарываться и…

— С чего это вдруг?

— Просто нажрался, вот и все.

— Да, но с чего он так завелся?

— Кажется, один из нас сказал что-то такое об ихней троице.

— Какой именно троице?

— Ну о нем, Кори и Холли. Той рыженькой, что ходила с ними все время.

— Это ведь были вы, верно?

— Что значит «я»?

— Вы первым сказали об этой троице?

— С чего вы взяли?

— Джеки Рейнз подкинула эту мысль.

— Кто, черт возьми, она такая, эта Джеки Рейнз?

— Официантка, которая работала той ночью.

— Ах, Джеки… Да, помню, официанточка. Так это она вам сказала?

— Да, она.

— Ну раз такое дело… Да, возможно, именно я ляпнул это первым. Потому как не раз видел эту троицу вместе.

— Кого видели вместе?

— Ну, эту троицу… Причем не только в «Пони».

— Когда это было?

— Примерно в ноябре.

— И где же вы их видели?

— Сроду не догадаетесь!

— Но все-таки?..

— В музее.

— Каком именно музее? — спросил Карелла.

— В МИА, — ответил Родино.

И рассказал, что однажды, непогожим ноябрьским днем, в Музее искусств Айзолы было полным-полно школьников и студентов со всего города. Они пришли посмотреть выставку из Афин. Родино же пришел туда с другой целью. На сорок втором году холостяцкой жизни он вдруг обнаружил, что нет на свете лучшего места, чем музей, где можно клеить молоденьких девушек. Именно в музеях или же на благотворительных ярмарках. Но поскольку ноябрь в этом городе — самое поганое время года, никаких ярмарок под открытым небом не проводилось. А потому оставались лишь музеи. И вот мрачным, серым и холодным ноябрьским днем, в субботу, он направился в МИА.

Его совершенно не интересовала вся эта греческая мура, выставленная в залах на втором этаже. Зато он заметил, что туда валом валят двадцатилетние студентки из колледжей. Поднимаются по лестнице и выстраиваются в длинную очередь, чтобы увидеть, как это было обещано на афише, «ЗНАМЕНИТУЮ ЧАШУ СОКРАТА». На той же афише красовалась фотография некоего небольшого сосуда типа бутылочки или пузырька, покрытого грязью и повернутого так, чтоб было видно донышко. А на донышке были выцарапаны три буквы: «ΣOK». Ниже, тем же самым цветом, что и заголовок, были набраны слова: «Находка века. Выставка работает с 9 до 15 ноября».

Он последовал за девушкой в твидовом костюмчике и вязаной шапочке, надвинутой на уши, из-под которой торчали золотистые кудряшки, и пристроился в очередь прямо у нее за спиной. Потом заметил, что у каждого в руках билет, и сообразил: вот прекрасный повод для знакомства, спросить у девушки, где берут эти самые билеты. Она ответила, что никакого билета у нее нет, что это просто студенческий пропуск. Он сказал, о, так, стало быть, вы студентка, в ответ на что она назвала ему какой-то католический колледж в Калмз-Пойнт. Отчего стала казаться еще привлекательней — с этими своими кудряшками, курносым ирландским носиком и рыжими веснушками, щедро рассыпанными по лицу. И тогда он попросил ее занять для него очередь, пока он спустится и попробует купить себе билет. Который, как выяснилось, стоил целых четыре доллара пятьдесят центов! Потом снова вернулся в очередь, и девушка — звали ее, между прочим, Кэтлин, не сойти мне с этого самого места! — так вот, Кэтлин сообщила ему, что эта чаша — та самая, из которой Сократ выпил яд, сделанный из болиголова. Но остальные экспонаты представляют для нее еще больший интерес, поскольку там, оказывается, выставлены разные золотые фиалы [32] Плоская чаша (греч.). — черт их знает, что это такое, — а также совершенно изумительный серебряный ритон [33] Сосуд в виде рога (греч.). с изображением лошадки с крыльями, уж не говоря о просто потрясающих аттических вазах с черной росписью. И еще сегодня последний день работы выставки, а привезли ее всего на неделю. Завтра она уезжает в Вашингтон, округ Колумбия. Но все эти факты Родино счел куда менее завораживающими, нежели ее слегка выступающие вперед зубки и вздернутая верхняя губа.

А далее выяснилось, что родом Кэтлин из соседнего штата, но в настоящее время проживает в колледже Святой Марии Великомученицы в Вирджинии — кажется, именно так назывался ее колледж. Что лично он, Родино, счел весьма удобным обстоятельством, поскольку здесь, в городе, у него имелась маленькая квартирка. Весьма подходящая для того, чтоб юная ирландская студентка в твидовом костюмчике могла приезжать и останавливаться у него по субботам — всякий раз, когда ей придет в голову мысль посетить какой-нибудь музей.

К тому времени, когда они наконец дождались своей очереди и вошли в зал, где была выставлена чаша, на улице начался дождь. Мелкий, холодный, как это обычно бывает в ноябре, он уныло моросил за стеклами окон в зале с высокими потолками, отчего в нем сразу же стало так неуютно и безрадостно, что любой находившийся тут посетитель мог с легкостью представить, как Сократ или какой-либо другой знаменитый греческий поэт и философ пил яд из этой маленькой чаши, выставленной под стеклом.

Он уже собирался спросить Кэтлин — о Боже, до чего же славное имя! — не согласится ли она выпить с ним чашечку чая в столь темный, холодный и безрадостный день, как вдруг увидел в толпе знакомые лица. Лица людей, которых встречал в баре «Серебряный пони». То были не кто иные, как Холли Синклер, Эрнст Коррингтон и Джек Лоутон. И, как подозревал Родино, эта веселая и неразлучная троица делила радости того, что в период войны Алой и Белой розы было принято называть не иначе как ménage à trois. [34] Здесь — «жизнь втроем» (фр.). Подозрение это зародилось у него уже давно и успело перерасти в уверенность, особенно с учетом того, что сам он в данный момент был поглощен интимным разговором tête-à-tête.

— Они ходили по залу в обнимку и изучали какие-то надписи на стенах, — сказал Родино.

— Надписи? — спросил Карелла.

— Ну, какие-то таблички.

— Типа чего? «Не курить»? Вроде этого, да?

— О нет, нет. Информацию о чаше.

— Так вы говорите, они их изучали ?

— Ну, во всяком случае, читали с интересом, так будет точнее.

— А вы сами прочли?

— Нет, но я знал, что там написано о чаше. И заголовок такими крупными золотыми буквами: «ЧАША СОКРАТА». Их было видно даже издали.