Анна Данилова - Цветок предательства

– Ты о чем? – она все же посмотрела мне в глаза. – Лиза… Разве ты не понимаешь, главное, что он здесь, что его отпустили… Ему сейчас не до меня.

– Глупости. Ты не должна оставлять его одного. Ему сейчас очень тяжело. Просто невыносимо.

– Да? Ты так думаешь? – она слабо улыбнулась, смахивая с ресниц слезинки.

– Иди к нему. Он должен выговориться, ему это просто необходимо…

Лена кивнула головой, бросилась в спальню, вышла оттуда, держа в руках стопку постельного белья и одеяло. Я открыла ей дверь, перекрестила ее спину.

– Спокойной ночи, Лена!

– Спасибо тебе за все, Лиза.

Я закрыла за ней дверь. Заперла. Вернулась в кухню, прибралась, погасила свет.

И тотчас осталась один на один со всеми своими мыслями и страхами.

Прозрачными цветными тенями стали наползать на меня картины грязных игр моего мужа с моей лучшей подругой. Я, забравшись под одеяло и закрыв глаза, продолжала видеть их обнаженные потные тела, их лица же казались мне неестественно вытянутыми, словно размазанными по невидимой стене, рты же их, черные, огромные, хохотали, исторгая чудовищные звуки и шипенье…

Так, истязаемая своими болезненными фантазиями в полусне, но все еще продолжая даже там цепляться за жизнь, я проваливалась все глубже и глубже в черноту своего отчаяния, рыдала и хрипела, катаясь на постели, не в силах проснуться, чтобы оказаться пусть даже в чужой квартире, но в какой-то все же здоровой яви.

Проснувшись глубокой ночью и чувствуя себя совершенно выбившейся из сил, мокрая, дрожащая, я набросила на себя халат и вышла из комнаты, оставив позади весь сонм чудовищ…

Включив свет на кухне, я поставила кипятиться чайник. Обыкновенные вещи – кухонные полки, банка с чаем, чашка, сахарница, баночка с джемом – все это казалось мне тогда моим спасением, той мирной уютной картинкой, которая должна была проглотить липкую черноту моих ночных кошмаров.

Я принесла из комнаты листок. Разорвала его ровно на две части, на одном листке сверху написала «Ося», на другом «Валя». Положила их перед собой. Психологи советуют выплеснуть из себя всю горечь боли и обиды словами, обращением, простой запиской, в которой ты хочешь выразить всю суть своего чувства к тому, кто попытался разрушить твою жизнь, кто причинил тебе нестерпимую боль, с которой ты живешь и к которой не можешь привыкнуть.

Я знала об этом и уже писала записки этим же адресатам. Но тогда я ограничилась великодушной фразой, одной на двоих: «Бог вам судья».

Эти записки надобно сжечь. И я тогда их сожгла.

На этот раз от великодушия осталась лишь горстка пепла, очень похожая на ту, что осталась на блюдце после сожжения скомканных записок.

Я написала на каждом листке: «Умри».

Смерть подмигнула мне, выглядывая меж этих четырех букв, оскалилась своим беззубым ртом…

И снова блюдце, зажигалка, огонь… Две смерти, адресованные мной этим нелюдям, задымились, заполыхали и погасли, превратившись в пепел…

Я открыла окно и развеяла пепел в фиолетовом холодном воздухе, и начавшее бледнеть небо содрогнулось перед моими глазами, зашаталось и вдруг замерло в ожидании первого луча солнца.

Я, убийца, вернулась в комнату, легла, укрылась одеялом и тотчас, словно напившись крови, умиротворенная содеянным, уснула.

– Это дело могло быть интересным, если бы не одно обстоятельство, – признался Валерий Людмиле за ужином, когда они, уставшие, вернулись домой, и Людмила, возбужденная, суетливая, принялась делиться своими впечатлениями от увиденного и услышанного за целый день. Она говорила без умолку, высказывала свои предположения, касающиеся мотива убийства Вероники Шитовой, недоумевала по поводу странного, на ее взгляд, поведения сиделки.

– В смысле? Что ты имеешь в виду? Валера, давай я тебе еще супа подолью, а? Вот зелень… Ух, я так проголодалась. Так что ты говорил, дело показалось тебе неинтересным?

– Я говорю, что оно могло быть интересным, если бы не одно существенное обстоятельство… Аркадий Шитов был, если так можно выразиться, немного сумасшедшим!

– Да он вообще больной на всю голову! – согласилась с ним, энергично кивая, Людмила. – Кажется, я начинаю понимать тебя… Ведь если человек здоров, то мотивы его поступков можно хотя бы как-то проследить, вычислить, понять… Ты прав, в случае с Аркадием можно предполагать все что угодно. Хотя ревность, она, что называется, и в Африке ревность. А он дико ревновал свою бывшую жену, просто болел этой ревностью, возможно, она отравляла всю его жизнь… А тут еще эти мужики, ее любовники… Она словно нарочно все это делала… Чтобы позлить его… словно мстила ему за что-то…

– А я думаю иначе. Ничего она не делала ему назло. И вела себя так скорее от отчаяния, как человек, который потерял смысл жизни, который запутался, понимаешь?

– Тебя послушать, дорогой, так ты всех шлюх оправдаешь и каждой подаришь по букету цветов. Запуталась, мол, сердечная.

Валерий пропустил это мимо ушей. Он был сосредоточен.

– И Аркадий, думаю, не то что был отравлен этой ревностью. Он, Люда, жил ею. Не знаю, как тебе это объяснить. Вот отбери у него эту подзорную трубу, и что он будет делать, чем жить, чем заниматься, о чем думать?

– Думаешь, труба была для него этакое развлекалово? Не слишком ли все просто?

– Чтобы понять мотив его поступков, к примеру, и желание завалить Веронику цветами, надо бы точно знать причину их развода. Жаль, что я не заострил внимание на этом, беседуя с Максимом. Развод, думаю, он и есть развод, люди разошлись, это случается сплошь и рядом. Но вот какая нестыковка… Максим в рассказе о брате и его разводе с женой упомянул аварию, я тебе говорил…

– Да, помню.

– Аркадий был за рулем, когда врезался в столб. Он повредил себе ноги, позвоночник тоже… А Вероника потеряла ребенка. Так мне сказал, повторяю, Максим. И он же рассказал Лене и Лизе о том, что никакого выкидыша не было, что Вероника не из тех женщин, кто трепетно относится к детям, что она сделала много абортов… Почему он озвучил две разные истории, связанные с аварией?

– Ну, не знаю, но то, что Аркадий после аварии чувствовал свою вину перед женой, это очевидно! Иначе не было бы этих букетов, да и квартиру бы он, может, не оставил Веронике… Если бы, к примеру, Вероника ему изменяла и именно это стало причиной развода, то стал бы он себя так вести? Тебе действительно надо еще раз встретиться с Максимом и хорошенько его допросить.

– Ты права. Тем более сейчас, когда Аркадия нет в живых и у него как бы руки развязаны, может, он и расскажет всю правду?

– А что, если это все-таки Аркадий убил свою жену?

– Так… Стоп… Как же мне это раньше в голову не пришло?!

Валерий позвонил Володе Суровцеву.