Анна Данилова - Цветок предательства

Как могло случиться, что я сбежал с места преступления? Чего я испугался?! Что меня заподозрят в убийстве Вероники? Ну да, заподозрят, больше того, повесят на меня это убийство, поскольку (как позже выяснилось) она была убита буквально перед тем, как я появился в квартире. Об этом свидетельствовали камеры видеонаблюдения. И доказать, что я ее не убивал, да еще и при отсутствии улик, указывающих на настоящего убийцу, было бы просто невозможно. Тем более что Вероника была мне не чужой, она ведь бывшая жена моего брата, которую я целый год практически заваливал букетами цветов, а это предполагало какую-то романтическую историю…

Почему я не рассказал Лене всю правду, а выдумал историю с аварией и последующим за ней выкидышем? Предположил, что эта история будет выглядеть более логично и правдоподобно, чем истина. Как же часто мы прибегаем ко лжи, чтобы только не показаться глупцами? И как часто ложь действительно спасает нас, делая наши поступки в глазах других людей внешне более благородными, оправданными серьезными мотивами и логикой. В жизни-то все иначе, в ней много случайностей, некрасивых историй и поступков, продиктованных просто слабостью характера или заблуждением. И как жаль бывает, когда даже самый благородный порыв в результате каких-то не зависящих от нас обстоятельств выглядит нелепо, глупо.

Как удачно складывалась история с Лизиной квартирой, я с удовольствием заплатил ей кучу денег, чтобы только поближе подобраться к Елене. Быть может, я бы и дальше выглядел в глазах этих чудесных женщин эдаким добрым волшебником, если бы не мое позорное бегство с места преступления. Хорошо, что у меня хватило ума честно признаться им в том, что этот мой поступок был вызван естественным страхом оказаться в тюрьме за преступление, которого я не совершал. Надеюсь, что они меня поняли.

Как я и предполагал, меня очень скоро задержали, следователь Зосимов задавал вопросы, ответы на которые мне давались с трудом. Понятное дело, меня расспрашивали о Веронике, о ее браке с Аркадием, об этих цветах, которые всем уже оскомину набили. Я понимаю, каждый занимается своим делом. Вот и Валерий Зосимов тоже. Да только я и понятия не имею, кто мог желать Веронике, этому испорченному цветку, смерти! Да, она великая грешница, да, запуталась женщина в себе, в своих любовниках, но за это не убивают. Единственный человек, у которого был мотив, – это Аркадий. Но даже я, вполне адекватный, нормальный человек, должен был обладать определенным мужеством, чтобы собраться с духом, найти нужные слова и рассказать всю правду. Но это не моя тайна, а потому, пока Аркаша был жив, мне следовало молчать. Я просто не имел права рассказывать о том, какие отношения сложились между ним и Вероникой уже после их развода. Поэтому историю о бесплодии Вероники, наступившую вследствие аварии, устроенной Аркадием, которую придумал для Елены, я благополучно рассказал и следователю. Думаю, он ее проглотил. Однако его интересовали мои отношения с Вероникой. А какие у нас были отношения. Подозреваю, что мы в последнее время просто ненавидели друг друга…

Я должен, должен был все рассказать Елене. Но как, если меня держали в следственном изоляторе? А что, если Аркадий начнет говорить, что-то объяснять, это станет известным Лене, и она поймет, что я ее обманул?

…Едва мы оказались одни, в моем новом жилище, стены которого, я думаю, еще хранили отголоски хрустальных переливов арфы, как я бросился к Лене и сжал ее в своих объятиях.

– Господи, просто не верится, что меня отпустили… Я уж приготовился к самому худшему… Кого мне благодарить? Тебя, птичка?

Мне хотелось осыпать Лену ласковыми драгоценными именами, как брильянтами, хотелось держать ее в своих объятиях до тех пор, пока мы не пустим друг в друга корни, как два взрослых, готовых к цветению, растения. Я, обнимая ее, рассказывал своими нежными прикосновениями о своем глубоком одиночестве, о том, как искал такую восхитительную женщину, как она, и как я буду любить ее до самой смерти. Своими объятьями я словно клялся ей в любви и что готов сделать все, чтобы она была счастлива.

Я, мужчина, не приученный к громким фразам, пытался донести до моей возлюбленной взглядами, поцелуями, прикосновениями всю поэзию любви, весь романтический восторг от радости встречи и предчувствия счастья.

Внутри меня просыпалось чувство, неизведанное мною прежде, новое, сильное, какое-то даже стихийное, и все мои мысли и желания были направлены только на то, чтобы быть рядом с Еленой. Я всегда полагал, что такие сильные чувства могут испытывать друг к другу люди, хорошо знавшие друг друга. Мы с Леной хоть и виделись довольно часто, но объяснились в своем желании познакомиться поближе всего-то пару дней тому назад! Но я уже успел полюбить, и все вокруг меня заиграло новыми, свежими красками.

– Во-первых, – Лена перевела дух после долгого поцелуя и взглянула мне в глаза, – скажи спасибо, что тебе достался такой хороший следователь, как Зосимов.

Она была такая милая в своей нарочитой серьезности и кокетстве!

– Во-вторых, – она осторожно провела ладонью по моей груди, словно проверяя, не призрак ли я, – за тебя попросил один мой знакомый, можно сказать, родственник… Я так испугалась за тебя и за Лизу, что просто не могла не задействовать свои связи.

– Скажи, ты считаешь, что я трус, раз сбежал оттуда, от Вероники? Оставил ее?

– Мы уже об этом с тобой говорили. Нет, не считаю.

Робкий от природы, когда дело касалось женщин, я вдруг осмелел, взял Лену за руку и повел за собой по гулкой, полупустой квартире с голыми стенами в спальню, где незадолго до своего задержания успел постелить постель…

…Глубоко за полночь, когда голова Лены лежала на моем плече, а сам я, счастливый, влюбленный, вдруг с горечью осознав, что потерял брата, решил рассказать всю странную правду об Аркадии и Веронике.

– Разве ты еще не все рассказал?

Лена приподнялась и склонилась надо мной, ее мягкие теплые волосы упали мне на грудь.

– Только, пожалуйста, если у тебя с Вероникой был роман, лучше молчи…

– У меня не было никакого романа.

Я сказал чистую правду. Зачем рассказывать о том, какой болезненной любовью ко мне была одержима Вероника. Уж не знаю, что она хотела от меня, но мне всегда казалось, что она испытывает ко мне чувство, сродни чувству собственницы, и что она так всегда распалялась, находясь рядом со мной, исключительно из-за того, что я был к ней равнодушен. Ответь я ей взаимностью, и она потеряла бы ко мне всяческий интерес.

Не знаю, не будь она женой моего брата и встреть я ее при других обстоятельствах, может, я и испытал бы к ней вполне определенное мужское чувство. Но я всегда воспринимал Веронику как родственницу, а потому у меня никогда не возникало желания, в какие-то моменты мне даже хотелось ударить ее, привести в чувство. Я же видел, что она делает с моим братом, как обманывает его, как дразнит, как провоцирует…