Нэнси Розенберг - Месть

— Я очень люблю тебя, — шептала она, чувствуя, как комок подкатывает ей к горлу, — потерпи, скоро все это кончится.

У Лили обнаружили только порезы в углах рта и большой синяк на правом плече, и только она одна знала, что этот синяк — результат отдачи приклада ружья, а не следствие насилия. Кроме того, у нее были множественные кровоподтеки на запястьях. Она понимала, что, если дело когда-нибудь выплывет наружу, синяк на плече станет свидетельствовать против нее, как очень веское вещественное доказательство. Но тут уж она ничего не могла поделать. Если следствие приблизится к истине, то для нее так или иначе все будет кончено. Правда, она могла объяснить этот синяк тем, что передвигала мебель в комнате Шейны и ушибла плечо о шкаф.

Мелкие порезы обработали антисептиком. У них взяли пробы крови для анализов на передающиеся половым путем заболевания и ввели для профилактики пенициллин. Касательно спида им пояснили, что для полной уверенности через несколько месяцев надо будет сдать кровь на специальный анализ.

В смотровом кабинете врач обнаружил у Лили цепь пузырьков, начинающуюся на спине и переходящую на грудь.

— Давно это у вас? — спросил он. — Вы испытывали боли в спине по ходу ребер? Или в груди?

Лили не подозревала о болячках у себя на спине, но боли в груди она действительно испытывала.

— Я даже думала, что у меня признаки инфаркта. Это началось несколько недель назад.

— У вас герпес зостер. Опоясывающий лишай. Это очень больно. Я удивляюсь, как это вы до сих пор не обратились к своему семейному врачу.

Он стянул с рук резиновые перчатки и бросил их в мусорное ведро.

— У меня герпес? Интересно, где это я могла им заразиться? — В ее голосе появились визгливые интонации, выдержка совершенно изменила ей.

Он улыбнулся.

— Это не половой герпес. Первая хорошая новость за сегодняшний день, да? Это вирусное заболевание, обычно встречается у членов одной семьи. Этот вирус поражает нервы.

— Отлично, — сказала Лили, — так дайте мне какое-нибудь лекарство.

— Я могу дать вам несколько мазей, но вообще эта болячка не лечится. Она пройдет сама, но может сильно разболеться. Появятся еще пузырьки, но потом все пройдет. Для жизни и здоровья это не опасно. — Врач был молод, явно моложе Лили. Он дотронулся до ее плеча. — Я назначу вам успокаивающие средства и, конечно, дам кое-что для вашей дочери. Окружной прокурор, — заметил он, — ну и работенка у вас, одни стрессы.

Лили ничего не ответила, и врач вышел из кабинета. Есть более стрессовые положения, чем быть окружным прокурором, например, подвергнуться насилию… или убить кого-нибудь. Она сидела на столе, ссутулив плечи. Больничный халат расстегнут на спине, ноги свисают, не доставая до пола, как у маленькой девочки, волосы в полном беспорядке. Она подняла руку и почесала у себя под мышкой. Она чувствовала себя невероятно грязной. Она просто перестала быть человеком.

Потом Лили оделась. Надев джинсы, она подумала, что в любую минуту в кабинет может зайти кто-то из медиков и сообщить, что по анализам у нее обнаружен рак. Не в этом ли заключается вся суета жизни — какой-то анализ — и вы знаете, сколько вам суждено еще прожить. Учась в школе жизни, до того, как все это случилось, она воспринимала жизнь, как череду событий, мимо которых она продвигалась. Конечно, она не была верхом совершенства и не была идеальной образцовой матерью. Другие люди попадали в такие же неприятные ситуации и достигали большего, чем она. Просто при среднем интеллекте, она смогла собрать все свои силы и, имея на руках мужа и ребенка, несмотря ни на что закончить юридический факультет. Она продолжала поддерживать ради ребенка свой пустой никчемный брак, оставаясь верной мужу перед лицом его бесконечных обвинений. Она была полностью предана своей служебной карьере и несла на себе полный груз связанной с ней ответственности. Но она не смогла полностью выдержать свою роль. Встретившись с насилием, она ответила насилием же. Многих таких жертв насилия она самолично отправила в тюрьму, и вот теперь она сама в их шкуре.

В холле Лили отдала Толкингтон ночную рубашку Шейны.

— Мой пеньюар находится в другом доме, и я передам его экспертам.

Во время недолгого пути домой веки Шейны падали, она клевала носом, но при этом была вне себя от гнева.

— Ты не сказала мне, что они собираются со мной делать. Они сунули в меня какую-то железяку, и все на это глазели, даже этот полицейский с бульдожьей мордой. А потом они меня голую фотографировали. — Она сорвалась на визг. — Это ты заставила их делать все, что они сделали. Я ненавижу тебя. Я ненавижу всех. Я ненавижу весь мир.

Джон уставился на дорогу и молча вел машину. Он потерял дар речи.

— Ты имеешь полное право сердиться, — успокаивала Лили дочь. — Это даже хорошо, что ты злишься, твои чувства выплеснутся наружу. Можешь говорить мне все, что хочешь.

Она повернулась с переднего сиденья лицом к Шейне, которая сидела сзади.

— Вот, — сказала она, — можешь оттаскать меня за волосы. Дерни изо всех сил. Я вытерплю. Дергай, трепи меня за волосы. Давай, Шейна.

Шейна схватила ее за волосы и с силой дернула, голова Лили мотнулась вперед. Она чуть было не опрокинулась на заднее сиденье. Лили не сопротивлялась. Шейна отпустила волосы матери и упала на сиденье, пытаясь бороться с медикаментозным сном.

— Все это очень весело, мамочка, — произнесла она без улыбки. — Они что, и с тобой делали то же самое?

— Конечно, и не скажу, что это понравилось мне больше, чем тебе.

Слабая, едва заметная улыбка тронула уголки бледного рта Шейны.

— Ты не хочешь оттаскать за волосы меня, мамочка? — спросила она.

— Нет, спасибо, моя юная леди, — ответила Лили. Она тронула дочку за руку и улыбнулась ей. — Можешь еще пнуть меня, как ты пнула этого доктора.

Их руки сплелись, а глаза встретились. Их обеих словно осветило солнце, и действительно, в кабину ворвался солнечный свет. Лили видела, как вокруг их сплетенных рук пляшут в воздухе мельчайшие пылинки. Она все еще сидела, свесившись через спинку переднего сиденья, при каждом толчке машины они отлетали друг от друга, но потом снова стремились сблизиться, сопротивляясь толчкам. Шейна так подвинула свою руку, чтобы их ладони соприкасались. Дочь тесно переплела свои пальцы с пальцами матери. Она все время шевелила рукой, стараясь, чтобы ее пальчики гладили ладонь Лили. В этом жесте воплотилась красота человеческих чувств и необыкновенная нежность. Это был тот редкий случай, когда два человеческих существа воистину понимали боль друг друга, что порождало в них самую чистую на свете эмоцию: сострадание.

Детектив сержант Брюс Каннингхэм открыл дверцу своей машины и бросил на сиденье папку с делом и магнитофон. Взглянув на свои поношенные черные ботинки, он решил остановиться у сапожника и навести на них глянец. Конечно, надо признаться, что ему уже давно пора купить себе новые башмаки, но если учесть, что у него трое детей и жена сидит дома, то вполне достаточно будет просто почистить старые. Это был высокий мускулистый загорелый мужчина, все еще привлекательный в свои сорок два года. Правда, костюм, который раньше выгодно обтягивал его бугристые бицепсы, теперь скрывал складки лишнего жира. Его кустистые усы были чуть темнее, чем светлые волосы. Он имел скверную привычку не стричь усы до тех пор, пока они не начинали нависать над верхней губой.