Татьяна Степанова - Прощай, Византия!

– Я? Почему? Нет. Я тут на работе. Ваш племянник Лева – мой пациент. За эти дни здесь столько всего произошло, я никак не ожидала… такое горе, ваш Федор убит, боже, – залепетала Нина.

– Племянник, брат… Все это очень плохо, ужасно. Я какое-то время буду жить здесь, – тихо сказал Павел. – У нас еще будет время с вами познакомиться. А теперь идите. Поздно уже, Нина Георгиевна… Идите, пожалуйста, спать.

За его широкой спиной зиял открытый сейф. В его двери все еще торчала связка ключей. Внезапно Нина вспомнила: эту самую увесистую связку она видела в руках у Варвары Петровны, причем не далее как вчера вечером.

Утро Никита Колосов провел на Петровке, 38. Вместе с московскими коллегами он отправился в экспертно-криминалистическое управление, где ознакомился с результатами баллистической экспертизы пуль. Долго сидели с экспертами над схемой места происшествия, смотрели видеозапись осмотра, устанавливая тот самый оконный проем в строящейся многоэтажке, откуда были сделаны выстрелы. Эксперты-баллисты сошлись во мнениях: судя по траектории, все три выстрела были сделаны с четвертого этажа (всего в недостроенном здании было девять законченных этажей). Для проверки повторно выехали на Мичуринский проспект, осмотрели дом, лестничные пролеты, стройплощадку, пытаясь установить, каким образом преступник попал на территорию строящегося объекта и, самое главное, каким путем мог оттуда уйти. К сожалению, удобных путей отхода было выявлено сразу несколько. Ничего конкретного не дала и детальная отработка прилегающего микрорайона. Московские оперативники бросили значительные силы на установление возможных очевидцев. Но этих самых важных очевидцев, несмотря на то, что убийство произошло днем, не было. Жители окрестных домов, пассажиры автобусов, прохожие не слышали выстрелов. Никто не заметил ничего подозрительного – ни человека, убегавшего через стройплощадку от многоэтажки, ни припаркованной машины, скрывшейся сразу же после того, как во дворе колледжа поднялась суматоха.

Тот, кто застрелил Федора Абаканова, сделал свою работу чисто, быстро, крайне дерзко и профессионально. Не оставив следов, этот «некто» как фантом растворился в огромном городе. Колосов сравнивал оба убийства. В том, что оба они связаны, не было ни малейших сомнений, но разный на первый взгляд почерк, разные обстоятельства заставляли задуматься. «Там, на шоссе орудовал ножом, – размышлял Колосов. – Здесь использовал оптику, дерзость, жестокость… Эпатаж в обоих случаях налицо, но все же…. Почему там нож, а здесь стрельба по живой мишени? Если правда он выслеживал мальчишку, вполне мог бы встретить его где-нибудь на улице вечером возле клуба или где они там, эти тинейджеры, собирались, финкой под ребро пырнуть, а не устраивать пальбу в белый свет, как в копейку… Или же это демонстрация силы? Стреляя среди бела дня, он хотел не только убить намеченную жертву, но и запугать… запугать остальных?»

Вопросов было множество. И на прославленной Петровке, 38 ответов на них пока было не найти. Там сами еще только-только въезжали в картину происшествия в целом, запрашивая для себя у Колосова материалы по убийству Евдокии Абакановой.

Мешало еще кое-что. Катя оказалась права: о стрельбе по колледжу и «трагическом убийстве школьника» с утра пораньше передали все новостные телеканалы. Фамилия «Абаканов» еще не засветилась в эфире – пресс-служба Петровки данные о личности потерпевшего журналистам намеренно не предоставила. Но уже к вечеру – Колосов был в этом уверен – средства массовой информации сами бы все разнюхали. Достаточно было их корреспондентам просто приехать в колледж, где к этому времени уже закончила работу следственно-оперативная группа.

Колосов вернулся в главк, доложил ситуацию по делу начальнику управления розыска. «Как с товарищем Ануфриевым сработались?» – поинтересовался шеф. Никита пожал плечами. Ануфриева в главке не было. И где он обретался, никто не знал. Колосов вспомнил свой вчерашний разговор с ним. Да, коллега из «Большого дома» новому повороту абакановского дела не удивился. Означало ли это, что он был внутренне готов к тому, что список жертв будет день ото дня расти?

Это и кое-что другое Колосов решил прояснить для себя, причем не откладывая. Он всеми фибрами души ощущал, что коллега «оттуда» держит его на голодном информационном пайке. И такое положение дел после того, как среди бела дня был как заяц подстрелен шестнадцатилетний пацан, Колосова уже категорически не устраивало. Он позвонил Ануфриеву. Услышал знакомое тусклое «алло, я слушаю». Сухо проинформировал коллегу о результатах баллистической экспертизы. Спросил, приедет ли тот в главк на Никитский. Ануфриев все так же тускло ответил, что как раз сегодня он занят: «Что же вы думаете, что, кроме вашего дела, у меня иных обязанностей нет?»

– И все же нам надо встретиться, поговорить, – настаивал Колосов.

– Как наш источник поживает? – хмыкнул Ануфриев. – Неужели валаамова ослица заговорила?

Про валаамову ослицу Никита не очень понял и поэтому сразу же разозлился.

– Если сами не можете подъехать, я приеду по месту вашей службы, – буркнул он. – Я прошу всего полчаса.

– Если так горит, то жду вас, майор, через час, – снова хмыкнул Ануфриев. – С пропуском только сплошная морока, так что встретимся на Варсонофьевском. Варсонофьевский, 22 – запомнили?

До Лубянки Колосов прогулялся пешком (все равно там, на площади, парковка запрещена, а возле «Большого дома» и его филиалов тоже особо не припаркуешься). Он быстро шел мимо «Детского мира». День выдался холодный, ветреный, на Большой Лубянке, стиснутой со всех сторон монолитами зданий, ветер выл, как в аэродинамической трубе. Вообще, думал Колосов, с погодой что-то не то – середина ноября, а на дворе морозная, бесснежная пыльная сушь. Вроде был дождь, но его словно и не было – шарахнул холод, все выморозило, начался гололед, его полили химикатами, и в результате снова под ногами сухой пыльный асфальт, а над городом морозная пыльная мгла.

Он прошел Пушечную, миновал Кузнецкий Мост. Следующий как раз Варсонофьевский переулок. Выходит, этот Ануфриев работает не в главном здании – Никита через плечо оглянулся на каменного гиганта, оставшегося позади, – облицованный гранитом цоколь, парадные подъезды, двери: снаружи – из дерева, внутри – бронированные…

Свернул в Варсонофьевский. Он слышал – или это была очередная ведомственная байка, – что именно здесь, в этом переулочке, когда-то размещалась в тихом уютном особнячке одна страшно законспирированная лаборатория. Много чего в ней делали, в этой лаборатории, во времена былые. Например, такие продвинутые шприцы-пистолеты, стреляющие цианидными парами в лицо разным там вождям националистического подполья, неугодным журналистам, сбежавшим на Запад диссидентам… Не в этом ли особнячке назначил ему встречу господин резидент? Однако Никите пришлось испытать жестокое разочарование – номер двадцать второй действительно оказался особнячком под новой еврочерепичной крышей, только вот размещалась там не тайная подпольная лаборатория, а… бар.