Татьяна Степанова - Прощай, Византия!

Кравченко ринулся за ней. На винтовой лестнице обогнал, преодолел последние ступени и…

В лицо ему ударил ледяной ветер. На фоне открытого настежь окна он увидел две фигуры – маленькую в белой детской пижаме на подоконнике и рядом – темную, по паучьи приникшую к своей жертве. Темная резко обернулась – луч фонаря уперся в черное пятно вместо лица. Лицо скрывал натянутый на голову черный чулок. Кравченко ринулся к окну – существо в черном яростно взвизгнуло и с силой толкнуло маленькую фигурку – это был светловолосый мальчик – с подоконника.

Дальнейшее произошло в течение одной секунды – Кравченко ударом кулака отбросил нападавшего в сторону – в луче фонаря мелькнули потертые джинсы, кроссовки, тоже обтянутые черными чулками (уловка, чтобы не оставлять следов). Он успел подхватить ребенка, когда пальцы того уже соскользнули с карниза, за который тот тщетно пытался уцепиться. Кравченко вытащил мальчика – и в это мгновение нападавший вскочил на ноги. В руке его блеснуло лезвие ножа. Размахивая им, он снова бросился на Кравченко, преградившего ему путь к лестнице, – лезвие метило в мальчика, Кравченко увернулся, закрыв ребенка собой. Нож вонзился ему в руку. Тут подоспела Нина. Кравченко сунул ей ребенка и как танк попер на нападавшего, загоняя его в угол. Теперь, когда его руки были свободны, он знал, что делать с этим… обмотанным чулками. Смял, выбил нож, опрокинул на пол, прижал это орущее, извивающееся создание коленом к полу и содрал с головы чулок.

– Нина, возьми фонарь, свети!

В это мгновение на чердаке вспыхнул верхний свет. По лестнице застучали торопливые шаги. До чердака добралась Катя.

– Ирина внизу включила свет, там были вывернуты пробки! – крикнула она и… замерла, цепляясь за перила.

В ярком – слишком даже ярком, болезненном для глаз после темноты электрическом свете она увидела на полу в руках Кравченко ту, которую видела здесь в доме раньше и даже пыталась ей когда-то помочь. Это была Зоя Абаканова. Нина, прижимавшая к себе Леву, смотрела на нее с ужасом.

– Вызывай милицию, – сказал Кравченко. И рывком, словно тряпичную куклу, поставил свою противницу на ноги. Темные кудрявые волосы упали ей на глаза. Она дышала, как загнанная лошадь.

Очерк о деле семьи Абакановых Катя готовила для интернетовских изданий и «Вестника Подмосковья». Из «Вестника» регулярно звонил редактор – материал ждали. Однако, несмотря на громкий финал, развернувшийся прямо у них с Драгоценным на глазах, вопросов у Кати – важных, непроясненных – оставалось множество.

А к Никите вот уже месяц нельзя было подступиться – так он был занят, так страшно занят… Кате порой даже казалось, что он намеренно избегает ее. Несмотря на то, что дело было закончено, он вбил себе в голову, что… в общем, его и его отдела заслуги в том нет никакой. Почти. Так думалось Кате, когда она мельком – в коридоре главка или на лестнице – видела сумрачного (ну просто настоящая вещь в себе) начальника отдела убийств.

Тем временем следствие по делу шло вовсю. На дворе был уже декабрь. До Нового года оставалось не так уж много дней. И Катя решила поговорить с Колосовым, не дожидаясь боя курантов.

Весь день она буквально караулила его. С утра Колосов был в районе, потом – в областной прокуратуре. Оттуда поехал еще куда-то. После шести вечера – куда-то еще… Потеряв терпение, она уже было собралась уходить с работы и лицом к лицу столкнулась с ним в вестибюле у КПП.

– Добрый вечер.

– Никита, привет… А я тебя жду, между прочим. Весь день прождала.

– Меня? Зачем?

– Затем. – Катя одновременно разозлилась и растерялась. У него была такая дурацкая манера порой разговаривать вот так.

– Моя статья о деле Абакановых почти готова, но мне необходим твой комментарий. – Она решила взять с ним самый официальный тон. Раз вы так с нами, то и мы, мы тоже… И это после стольких пережитых совместно передряг, эх!!

– Так уж и необходим? По-моему, героем твоей статьи должен стать совсем другой. Он уже, надеюсь, свое интервью тебе дал – на дому?

– Ладно, кажется, я не вовремя. Вообще зря потеряла столько времени. Извини, пока.

Он догнал ее уже на улице у подъезда.

– Ну, ты что?

– Ничего. Как ты смеешь так со мной разговаривать? – Катя попыталась вырвать у него свою руку. – И главное – за что?

– Катя, прости. Я… я не знаю, что на меня вдруг нашло. Нет, никуда ты сейчас не пойдешь. Я тебя не пущу. Садись в машину.

В машине они молчали. Потом Колосов включил зажигание. Поехали по вечерней Москве куда глаза глядят. И уже на Гоголевском бульваре воткнулись в пробку.

– Твои порезы зажили? – спросила Катя.

– Давно уже. – Он оглянулся. Вид у него был виноватый.

– Смотри, пожалуйста, на дорогу. Сейчас въедем в тот джип с мигалкой.

– Пускай.

– Тебе все пускай. – Катя покачала головой. – Ну? И что произошло?

– Между нами? Между нами, как всегда, ничего.

– Никита!

– Ну что Никита?

– Ты так психуешь из-за того, что там, в их доме, оказался мой муж? Вадик там оказался, когда тебя там не было, да? И от этого ты такой бешеный?

Он резко обернулся.

– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя ужасный характер? – вздохнула Катя.

– Ты вот сейчас говоришь, – он смотрел на нее, – других мнений мне не нужно.

– Да, мой муж оказался в их доме – между прочим, вместе со мной, ты это не забывай – в решающий момент. И он их спас. И задержал заказчика. – Катя стукнула кулачком по сиденью машины. – А ты… господи боже, а ты в это время спасал Ираклия, ты взял наемника. Ты его лично задержал. Какие тут могут быть счеты? Ну какие счеты между тобой и…

– Твоим Драгоценным? Действительно, какие?

– Но ты же спас Ираклия. И ты взял стрелка – с поличным, с оружием. С железными уликами. Не мог же ты разорваться пополам – быть одновременно и там, в этом игорном клубе, и в их доме! И разве это плохо, что мы с мужем поехали туда к ним? Разве плохо, что он, мой муж, тебе помог?

Колосов молчал.

– Ты сам не понимаешь, какую боль порой мне причиняешь? – тихо сказала Катя.

Пробка тронулась. Поехали.

– Давай кофе где-нибудь выпьем? – сказал Колосов. – Или домой тебя везти?

– Делай что хочешь.

Но злится на него долго она не могла. И вообще, за что было злиться?

В маленьком баре в одном из узких арбатских переулков было пусто – центр вообще катастрофически пустеет после рабочего дня. Было тесновато, но это как-то сближало. Даже смертельно поссорившихся.