Алфред Хичкок - Убийства, в которые я влюблен

Сегодня наступил тот самый день. Грейс отправлялась в город. Ланг собирался остаться дома, и, если расчет Морли окажется верен, он вдребезги напьется. Морли надеялся, что Геринг содержит в себе яд в том количестве, которое можно предполагать по его размерам. Если так, то Ланг не успеет понять, что происходит; алкоголь ускорит смерть, расширив сосуды и быстро распространив яд по всему телу. Это очень важно. Майору не нужно было, чтобы парень вошел в дом и, может быть, даже оставил записку, которую убийца не смог бы уничтожить, не будучи в состоянии спуститься.

Грейс принесла наверх ланч.

— Я сейчас уезжаю, дорогой, — сказала она. — Здесь есть лишнее печенье на случай, если ты захочешь попозже сварить кофе на плитке. Если понадобится что-нибудь еще, — добавила она неуверенно, — Малколм будет здесь, позови его.

— Малколм! — громыхнул майор так, чтобы Ланг слышал его. — Ты еще и на милю не отъедешь, как этот забулдыга в стельку напьется.

Она испуганно вздрогнула.

— Пожалуйста, дорогой, ну не надо. Он так переживает из-за… из-за всего.

— Ха! — хмыкнул Морли. Он похлопал по ее большой, мягкой руке. — Не беспокойся обо мне, хорошенько развлекись в городе, скупи там все!

Поев более торопливо, чем обычно, майор подъехал в кресле к окну. Конечно же, Ланг вышел с пинтой лучшего виски и растянулся на лежаке всего в нескольких ярдах от дома, где тень эвкалипта защищала его от майского солнца.

Первый винтик встал на свое место, с облегчением отметил Морли. Если бы его зять решил напиться дома, то замысел на этот раз бы не удался.

Пропустив четыре быстрых, больших глотка, Малколм взглянул вверх на калеку и прокричал;

— Никто мне не будет указывать, когда пить! — В его голосе уже появилась некоторая сипловатость. «Он даже ничего не поел, — с ликованием сказал себе майор. — Эта свинья мгновенно отключится!»

Вскоре этот прогноз подтвердился. С побагровевшим лицом, хрипло дыша, Ланг откинулся на стуле и забыл об окружающем. Маловероятно, что смерть даже в столь ужасной форме вернет его к действительности до того, как сердце навсегда остановится. По крайней мере, Морли надеялся на это.

Час спустя появился Геринг, возвращавшийся с водопоя и охоты у ручья. Сидя у бокового окна, майор был наготове. Он вооружился удилищем длиной в девять футов с катушкой, на которую была намотана двадцатифутовая нейлоновая леска. На конце лески находилась тщательно завязанная петля. Она должна была туго продвигаться по леске и оставаться открытой, но быть свободной настолько, чтобы затянуться, когда он дернет леску.

Геринг был сегодня не совсем в норме. Громадная змея несколько раз неожиданно останавливалась, тревожно втягивая зловещую голову и оглядываясь вокруг. Дважды она громко шипела и, казалось, без причины корчилась. Ну что ж, сказал себе Морли, чем раздраженнее, тем лучше.

Потребовалось все его мастерство, чтобы манипулировать удочкой через окно. Для свободного броска никакой возможности он не имел. Движения требовались иные, нежели когда забрасывают маленькую блесну на воду на много ярдов от берега. Он опустил петлю прямо перед сверкающим, как алмаз, существом, которое сердито приподнялось. При этом поднятый хвост его забился, так что превратился лишь в неясное пятно. Это и был самый подходящий момент для майора: мастерским движением он накинул петлю на голову змеи, продвинул ее дюймов на пятнадцать вдоль тела и туго затянул.

В ярости, сбитая с толку, громадная змея сражалась против пленившего ее таинственного врага.

Но Морли не терял времени; он крутил катушку, поднимая свою пленницу вверх. Это было очень тонкое дело. Ему нужно было втянуть змею через широкое окно, спустить через другое — и при этом не дать себя укусить.

Он отъехал назад от подоконника, осторожно втянул извивающуюся ношу, повернулся на нужный угол и быстро выбросил Геринга в другое окно. «Этот старичок тяжелый, — подумал он, — должно быть, весит по крайней мере фунтов пятнадцать».

Придвинувшись очень близко к подоконнику и используя всю длину удилища — к счастью, руки его все еще были сильными, — Морли сумел опустить алмазноспинную прямо около лежака. Вдруг заколебавшись, он с всхлипом втянул воздух. Если бы каким-то чудом Малколм пришел в себя или появился какой-нибудь свидетель, он всегда мог сказать, что это была шутка, что он хотел попугать парня, и не имел намерения допустить змею настолько близко, чтобы она смогла напасть на зятя. Но и когда Ланг будет укушен, подумал он, я все равно могу сказать, что это была шутка, что я просчитался и слишком отпустил катушку. Он вспомнил ужасный момент, когда сам был подброшен в воздух, а потом недели страданий, и свое искалеченное тело. Теперь это предстоит Лангу, но он не будет знать, что поразило его, а это лучше, чем то, что случилось с Морли.

Извиваясь и шипя, змея опустилась на грудь Малколма. Обнаружив под собой что-то твердое, большая змея атаковала с молниеносной быстротой. Дважды, трижды она ткнулась в шею, лицо Ланга. Несмотря на свою ненависть и ожесточение, Морли побледнел, его руки задрожали. Но Малколм ничего не сознавал. Он пьяным жестом провел рукой по лицу, как будто ему досаждала муха, и опять погрузился в оцепенение. Майор дал возможность Герингу укусить зятя еще раз. Этого должно быть достаточно. Ланг уже выглядел плохо, конвульсивно дергался по мере того, как яд распространялся по расширенным сосудам. Вряд ли он вообще придет в сознание.

Теперь предстояла самая сложная операция. У майора был шест длиной почти в один ярд, к которому он привязал острый перочинный нож с открытым лезвием. Ему нужно было поворотом катушки поднять змею вверх и потом обрезать леску там, где она петлей охватывала ее тело. Он не мог убить ее, потому что это никак нельзя было приписать Лангу. Если бы Малколм приподнялся на стуле и потом свалился на землю, то Морли мог бы забить змею и бросить ее поблизости вместе с палкой. Но распростертая на стуле жертва, очевидно, была не в состоянии убить своего врага. Не мог майор и вытянуть змею из петли рыболовным крючком — высвободить блесну с зазубринами потом бы никак не удалось. Вот была бы улика!

Он потихоньку поднял извивающуюся пленницу вверх к окну. Ему пришлось опереть удочку о ручку кресла и, придерживая ее одной рукой, в то же время другой потянуться вперед с нацеленным ножом. Но змея вдруг мощно рванулась своим большим, сильным телом, ствол удочки соскользнул, так что ее кончик резко дернулся вниз, сильно ударив по подоконнику; леска оборвалась, и Геринг шлепнулся на землю. Там, с волочащимся кончиком нейлоновой нити длиной в один фут, тянущимся от ее живота, змея с комичной поспешностью уползала прочь.