Вячеслав Марков - Дикий маршрут

Колян его тогда послать не успел — тот сам отошел, не дожидаясь ответа. Ухмылялся только издалека. Колян и забыл про этого дурака надутого, отвлекся.

А сейчас вдруг вспомнил, как тот смотрел и ухмылялся, и аж похолодел. Ведь неспроста он отметил, что Колян жмуров не боится. Заметил, гад, и выводы сделал. И нет никакой гарантии, что выводы эти он станет при себе держать. Про то, что Серега за ним якобы следит, рассказал ведь громко, при всех, специально выбрал момент, когда народу вокруг было побольше. Значит, рано или поздно и про него, Коляна, вслух скажет. Если не сам выводы сделает, то за другими не заржавеет. И какие это могут быть выводы, после двух найденных жмуров, ясно любому.

Колян скрипнул зубами и посмотрел с ненавистью на легко идущего по склону Артема.

Про братана с его некстати начавшимися амурами он враз позабыл.

Ледник тянулся по склону, насколько хватало глаз. Вываливался белым языком, ослепительным на вершине и грязно-серым, истончившимся, у подножия горы, словно сказочный великан силился попробовать на вкус невзрачную высокогорную растительность.

Люди стояли, задрав головы, на границе жесткой травы и рыхлого снежного пласта. Никто не решался первым ступить на снег. Два дня назад все они лихо катались на почти таком же, только гораздо меньшем, леднике, кто на прихваченном полиэтиленовом пакете, а кто и просто на пятой точке, визжали и орали от восторга, от причастности к этакому чуду — настоящая снежная горка в августе. Сейчас восторгов заметно поубавилось. Вид снежного склона не рождал по-детски радостных мыслей, измученные почти двухдневным переходом люди думали только о том, что брести по колено в снегу им предстоит легко одетыми, а самое главное — неподобающе обутыми. Каждый понимал с досадливой обреченностью, что избежать этого не удастся, и каждый изо всех сил оттягивал момент самого первого шага на ледник. К тому же для этого было формальное оправдание — инструктор Денис побежал до маячившей невдалеке горушки, чтобы с вершины ее получше рассмотреть общую безрадостную картину и выбрать самый безопасный (насколько это возможно) маршрут.

Денис вглядывался в белоснежную даль долго, минут десять, щурился от слепящего солнца, тер глаза, снова смотрел, приподнимаясь на цыпочки. Наконец резво спустился с горы и побежал в сторону замершей в нерешительности группы.

— Значит, так, — сказал он, немного отдышавшись, — идти нужно вверх и вправо. Вон туда, видите?

Никто ничего не увидел, хоть и проследили все добросовестно за направлением вытянутой инструкторской руки. Ничем это «вверх и вправо» не отличалось от «просто вверх». Тот же ослепительный снег до самого горизонта. Но вслух поинтересоваться никто не решился — все молча вглядывались вдаль, надеясь понять причину инструкторского выбора самостоятельно.

— А почему туда? — нарушил общее молчание Иван. — Не проще ли поскорее до вершины добраться, чем двигаться вот так вот, по диагонали? Вверх, может, и труднее идти, зато меньшее расстояние получится по снегу.

— Нисколько не меньшее, — заверил его Денис. — Это только кажется отсюда, что до вершины рукой подать. На самом деле она гораздо дальше. А там, — он снова махнул рукой в том же направлении, ледник заканчивается. Вот эта вот полоса, видите, ну вот же справа — это хребет небольшой, за ним снега нет почти. Снизу мы его не обойдем, там скалы сплошные. А вот если пройдем наискосок, то скоро с ледника выберемся и на ту сторону пройдем нормально, не по снегу, по крайней мере. Придется только немножко потерпеть. Идите точно по моим следам.

Денис надел рюкзак и решительно ступил на ледник.

Группа, все так же молча, потянулась за ним.

Иван вопросительно глянул на Артема, но тот пожал равнодушно плечами и, улыбнувшись, пошел следом за остальными.

Иван сплюнул под ноги и тихо, беспомощно выругался.

Небо над головой стремительно затягивалось тучами.

Первые раскаты грома прозвучали, когда группа была на середине пути. Все, не сговариваясь, остановились и посмотрели на небо. Безмятежно голубого цвета не было заметно нигде. Над ледником висела низкая шапка, почти черная в центре и свинцовая к краям. Здесь, почти на вершине горного хребта, небо казалось совсем близким — протяни руку и коснешься кончиками пальцев — и оттого особенно зловещим в этом своем предгрозовом обличии.

— А если дождь пойдет? — растерянно спросила Ирина.

— Хорошо, если дождь, — тут же откликнулся неунывающий Колян. — Здесь вполне может град пойти. Вот тогда нам мало не покажется.

— А снег не может пойти? — тут же отозвался Костя. — Прикольно было бы.

Ирина затравленно переводила взгляд с одного на другого, и по ее лицу было видно, что она пытается понять, шутят сейчас над ней или говорят всерьез.

— Прекратите! — заорала она, окончательно потеряв над собой контроль. — Что тут смешного? Ну вот вы, — обратилась она напрямую к Коляну, от неожиданности забывшему поменять выражение лица на более серьезное, — вы-то что ржете, спрашивается? Ладно Костя, он еще ребенок, в сущности, но вы-то взрослый с виду человек. Неужели до вас не дойдет никак, что это опасно? Опасно, понимаете? Брести по снегу, мало того что в летней одежде, так еще и мокрыми насквозь — это добром не кончится. Это простуда как минимум, а то и воспаление легких. Вы хотите, чтобы мы все умерли после этого?

— Можно подумать, это я дождь включаю, — буркнул опешивший от такого напора Колян. — Или это я всех сюда затащил? Может, и лодочника я грохнул? Специально, чтобы вас на леднике простудить?

— Не удивлюсь, если окажется, что лодочника убили именно вы, — Ирина сунула руки в карманы ветровки и уставилась на Коляна в упор. — И не надо тут делать возмущенное лицо. Вы вполне могли убить и лодочника, и Ольгу Павловну. Сколько раз за ночь вы выходили на улицу, а? Раз десять, не меньше.

— Ты чего несешь? — Колян шагнул навстречу заполошной бабе, сжимая кулаки. — Если так рассуждать, то и ты могла всех поубивать, тебе тоже, помнится, на месте ночью не лежалось.

— Не лежалось, да. Только на улицу я выходила не одна. У меня свидетели есть. А вы, голубчик, гуляли в одиночестве. Да и сил у вас побольше моего будет, вам череп раскроить — раз плюнуть. Да и не очень-то вас смутил вид раскроенных черепов. Очень уж бодро вы покойников ворочали, когда остальных от одного только вида тошнило.

Возмущенный до предела Колян открывал рот, как выброшенная на берег рыба. Особенно его задело обращение «голубчик» в исполнении городской идиотки. Он покраснел, потом побелел от ярости и наконец выдавил из себя, изо всех сил сдерживаясь:

— Вы бы, дамочка, поосторожнее с такими обвинениями. А то ведь я и обидеться могу.