Вадим Шакун - Презентация с трупом[СИ]

В журналистику Юра Хорьков попал случайно, как, впрочем, и большинство нас, многогрешных. Работал в какой–то, еще совковой, конторке маленьким начальничком не то по комсомольской, не то по общественной линии. Был подсижен. Впрочем, пей Юра чуть меньше, да не выскакивай в пьяном виде из окон родного предприятия, может, и не подсидели бы? Это сейчас по части пьянства и баб — свобода, а тогда — чуть что — бумажка в партком.

В общем, оказавшись не удел, Хорьков сразу возненавидел советскую власть плюс электрификацию всей страны и стал демократом в душе. Правда, в КПСС на всякий случай вступил, потому что, как человек пописывавший стихи, решил снискать себе лавры на журналистском поприще и устроился в одну из местных многотиражек.

Из партии Хорьков ушел в эпоху карабкавшегося на танк Ельцина, вследствие чего считал себя стойким и последовательным демократом. Слова этого не стеснялся и до сих пор, хотя для большинства обывателей нашего городка, с зубовным скрежетом перенесших экономические коллизии последнего десятилетия — понятия «демократия» и «воровство» стали почти синонимами.

Звезда Юры Хорькова воспарила года два назад, когда в городе почти одновременно открылось едва ли не пять местных газет и Юре удалось одну из них возглавить. Повезло ему несказанно, потому что владелец издания толком и сам не знал, чего хочет. В местную политику владелец лезть не собирался, торговал себе лесом с заграницей, собственно, внутри города даже экономических интересов не имел. Такая вот получилась газета, для удовлетворения собственного тщеславия. И назвал свое издание учредитель не как–нибудь, а собственным отчеством — «Степаныч».

Газета раскупалась без энтузиазма: тираж в полторы тысячи оказался для нее пределом. Публиковала, в основном, перепечатки из всевозможных развлекательных журналов, да Юрины мудрствования о судьбах российской демократии. Не обходилось и без поэзии в которой Хорьков мнил себя авторитетом.

Хорьковское версификаторство мне не нравилось — терпеть не могу лживых стихов, сразу же возникает какое–то внутреннее чувство протеста. Вот стихи Галки Есиной, может быть, и наивны иногда, и бывают не слишком совершенны, а им всегда веришь.

За свою длительную журналистскую карьеру Юра Хорьков избивался неоднократно. Происходило это каждый раз по пьяни и очень часто по причине личной нескромности. Почти каждый раз, на следующий день после побития, серый с похмелья и украшенный свежим синяком Юра бегал по знакомым, возводя факт избиения в ранг политического покушения на демократа–журналиста.

Я лично, сцепился с Хорьком, раз или два. Работал тогда в «свободной» прессе, пил, естественно, не так, как сейчас, и озвереть ни с того ни с сего мог в считанные доли секунды. Второй раз нас вовремя растащили — розочкой разбитая пивная бутылка в моей правой руке едва не располосовала Юрину физиономию.

Чем он меня тогда достал не помню — года полтора уже прошло — может, написал какую–то брехню о «желтушке», где я работал? А может, когда Хорек выгнал из «Степаныча» пацана, заподозрившего его в том, что Юра ворует из редакционной кассы?

В общем, мое желание помочь незнакомой девчонке кажется мне вполне естественным. Тем более, Варька, похоже, увлеклась Шуркой и до конца презентации я, того и гляди, вынужден пребывать «без дамы».

— Это Люда Светловская. Она подруга Лены Багровой, — шепотом объяснил я Варьке, когда вместе со своей новой знакомой вернулся в зал, и в ответ на строгий вопросительный взгляд пояснил. — Ей пятнадцать.

Еще минуты через две Варька наклонилась к уху соседки:

— Вот видишь, он никогда не соскучится.

Мне оставалось только надеяться, что Люда этого не расслышала — на сцене, голосом, являвшимся чем–то средним между голосами Булдакова и Высоцкого, пел неизвестный мне юный бард. Оглядевшись по сторонам, я поискал Хорька. Тот сидел на предпоследнем ряду в окружении нескольких сотрудников своего карликового издания.

Официальная часть закончилась и приглашенные начали степенно выбредать из зала. Вокруг сидевшей все это время на сцене Галки еще толпились с целью получения автографа особо ретивые любители поэтического творчества. Не меньшее их количество сгрудилось и вокруг находившегося рядом Юрьича. Представители музыкально–поэтической «богемы», в рядах которой состояло, собственно, большинство друзей–приятелей Галки, потянулись к месту предстоящего банкета. Книжками виновница торжества их уже снабдила, к мэтру же почти все были вхожи в дом.

За исключением дверей ведущих на улицу, из зала, пол которого ступенями поднимался вверх по мере удаления от сцены, было еще несколько выходов. На уровне первого этажа — в фойе. На уровне второго, с дальнего от сцены торца, — на служебную лестницу.

— Туда, — кивнул я Варьке в сторону еще одной, ближайшей от нас, двери на уровне второго этажа. Эта выходила в достаточно просторный холл, где, как я знал от Галки и Севки, планировалось провести грядущую пьянку.

Холл второго этажа был просторен и светел, две его достаточно протяженные стены состояли из сплошного ряда окон. В центре высилось несколько квадратных по сечению колонн. Единственной мебелью являлась длинная стойка торчавшая на невысокой сценке, здесь же рядом чуть в сторонке высилась пара колонок, стоял усилитель и несколько прислоненных к стене электрогитар.

— Рано, еще рано! Погодите!

Вокруг стойки суетилось с десяток Галкиных подружек разного возраста, среди которых я без труда опознал Зину Балагурову. Она–то и замахала руками осаживая самых истосковавшихся по выпивке поклонников поэзии. В последнее время Зина редакторствовала в местном «Вестнике» — газете, которую Панфилович, один из наших городских тузов и вечный неудачливый претендент на должность мэра, открыл в замен злосчастного «Городища».

Варька и Шурка встали в сторонке и закурив начали негромко совещаться, стоит ли предложить свою помощь. Я тоже полез за сигаретами.

— О, здорово! — в авангарде как раз сейчас поднимающейся по лестнице основной массы участников предстоящего банкета двигался Степан — один из моих приятелей по распитию пива на бульваре.

— Привет–привет, как дела в рекламном бизнесе? — в каком–то смысле мы с ним коллеги: мне приходилось верстать газеты, он занимался версткой брошюр, плакатов и прочей, подобной им, полиграфической продукции.

— Бизнес процветает, а заказчики носятся вокруг нас табунами.

— Могу подарить новую идею: «Ты не похож на других. Тебе нужен особый шампунь. Попробуй наш и твоя лысина будет сверкать в любую погоду!».

Степка заржал оценив шутку.