Владимир Цмыг - Оборотень

До вечера ещё далеко, она нашла укромное место и быстро переоделась. Черные шаровары с цветными лампасами, тонкая шелковая водолазка, белые кроссовки, бейсболка надвинута на глаза, длинные светлые волосы перехвачены кожаной повязкой–банданой.

По улице Кирова Александр двинулся к парку, походка его легка и стремительна. С наслаждением он ощущал, как работает каждая жилка, мышца сильных ног.

Возле костёла Карла Баромея, более похожего на оборонительное сооружение, он остановился. Красную черепицу крыши он увидел ещё издалека. Внушительны стены и башня. Постройка белизной стен гармонировала со свежей зеленью деревьев, обступивших здание. В костёле давно не слышны церковные песнопения, а в концертном зале по вечерам мощно звучит компьютерный орган, установленный одной американской фирмой. О нём рассказывала Лариса, часто ходившая сюда слушать музыку. В начале семнадцатого века костёл был основан орденом коммунистов, прибывшем сюда из Италии…

В парке он нашёл свободную скамейку, из пакета достал кусок копченой колбасы и булку и принялся жевать, запивая «фантой». Неподалёку под кустами расположились трое пьяных бомжей. Один из них громко храпел, широко разбросав руки и ноги, двое других продолжали что–то доказывать друг другу. Возле них суетилась какая–то бабёнка в красном берете, помятой серой юбке и жёлтом в пятнах джемпере. На тощих ногах стоптанные туфли.

Мужики, сипло гогоча, хватали её за голые икры, та притворно взвизгивала. Её интересовали не они, а бутылка, где водки осталось на два пальца. Либидо бомжей хилое, придавленное подвалами, плохой едой, и водка для них дороже секса. Удовольствия строго ограничены, и любая попытка раздвинуть эти границы приводит к трансформации личности. Для них же алкоголь в себе заключил все удовольствия мира…

Бабенка в красном берете, поняв, что ничего не обломится, дразнясь, задрала юбку и ладонью шлепнула себя по тощему заду. Крутясь в воздухе, возле её ступни шлепнулась пустая бутылка. Шипя, как разъяренная кошка, она упала на другой конец скамьи, лихо закинула ногу на ногу. Острая коленка торчит, берет задиристо сдвинут на ухо.

— Молодой человек, не найдётся ли огонька?

«Предлог подъехать…» — усмехнулся Александр. Он щёлкнул газовой зажигалкой — изящный презент коммерческого директора. Ему отвратителен запах табака, но когда требовало дело, имитировал курение, не затягиваясь…

— Хорошая вещь! — восхитилась бабенка. — И, видать, дорогая?

Она теперь в полуметре от него, Александр поморщился от исходящего от неё неприятного запаха. Проходящие мимо девицы и молодые женщины удивленно поглядывали на странную пару: хорошо одетый, очень красивый парень и потасканная бомжиха. Желтоватая кожа её лица посечена мелкими морщинами, хотя ей, наверное, не больше тридцати лет. Головка на тонкой, жилистой шее — туда–сюда, обесцвеченные волосы, темные у корней, разлетаются по сторонам.

— Давно от «хозяина» (начальника лагеря)? — У Александра в запасе ещё немало времени.

— Ишь ты! — присвистнула женщина. — И всё–то вы знаете, наверное, на вышке с «винтом» (автоматом) торчали…

У неё проклюнулась надежда… На несколько сантиметров она придвинулась ближе. По дорожке прошёл господин, костюм точно влитой сидел на холеном, упитанном теле. Возле его бедра лоснящийся огромный дог надменно, важно переступал большими лапами. Пёс и хозяин были очень похожи друг на друга.

— На котлеты бы его! — злобно бросила в берете. Александр не понял, кого на котлеты — хозяина или собаку?

— Хочешь выпить?

Он отметил мгновенную перемену выражения ее лица… Разум бомжихе сулил скорое удовольствие, чувства же подозревали подвох. Но счастье даёт лишь здравомыслие, которого она начисто была лишена. Александр для себя открыл, в мире у человека только три пути: первый — удел большинства, слишком безмозглых, чтоб превратиться в отпетых негодяев, ограничивающих свою врожденную низость столь же врожденной глупостью. Вторые — вообще круглые дураки, с болезненным упорством отрицающие свою врожденную низость, дабы практиковать добродетель. (Этих он особенно не любил.) Третьи (он принадлежал к их числу) выбрали путь здравомыслия, зная о своей низости, научились извлекать из нее выгоду. И с ее помощью возвышаться над нею и над своими более глупыми собратьями. Бабенка в красном берете принадлежала к первым…

— Не хочет кайфа только больной и младенец! — она ещё ближе придвинулась к нему.

— Магазин далеко?

— Туточки, рядом, как только выйдешь из парка! — как сеттер при запахе куропатки напряглась она.

— А что там?

— Брестский «мускат»! Хорошая вещь, дёшево и сердито!

Для Александра бормотуха, всё равно, что настой из мухомора.

— Это для тебя, а сухое вино есть?

— Да, какое–то молдавское, кислятина.

— И закусить чего–нибудь возьми, — он протянул ей деньги.

Бабенка рысью помчалась по дорожке, обесцвеченные патлы, как крылья птицы, хлопали по плечам. Александр знал, она непременно вернется, даже самые конченые уродки лелеют в душе надежду…

— И зачем эта кислятина! — оживленно тараторила бомжиха, хлопнув три бумажных стаканчика, закусив сырком. — «Мускат» намного дешевле, и все девятнадцать градусов. Желтоватые щёки разрумянились, лицо как бы разгладилось, сделавшись моложе.

После четвертого стаканчика её понесло. Какая она раньше ухоженная да пригожая была, да все паскудные людишки!.. Жизнь постылая понесла, как щепку в половодье! В то же время, подмигивая, зазывно усмехаясь, она говорила, что знает неподалеку стройку, там чисто, и не испачкаетесь…

Одиночество — удел всех людей и смягчить его можно лишь с помощью отупения, забытья или грёз. Александр избавился от него с помощью ненависти. Бомжиха спасалась при помощи алкоголя и секса. Она искала в нем хоть чуточку тепла. Но тепло нельзя передать, его можно лишь выманить изнутри. В нём же давно не теплилась ни одна искорка. Потерю чувственной радости сейчас он возмещал гордыней. Тяга к господству над другими не зависит от физических возможностей и посему легко заменяет наслаждение, пока не доступное ему вследствие травмы позвоночника.

Зажглись фонари. Бабенка уже пару раз сбегала в кусты, тревожно оглядываясь, как бы не исчез красивый, щедрый парень. Ей так хотелось его отблагодарить. Александр понял, пора отчаливать, скоро бомжиха начнёт вешаться на шею.

— Ну, бывай! — поднялся он со скамьи, сунув ей в руку двадцатитысячную купюру. В кулаке машинально сжав деньги, бомжиха кинулась вслед, крича:

— А как же стройка?

— Пусть дожидается своего прораба! — на ходу обронил Александр.

— Козёл! — завизжала женщина, красный берет шлепнулся в пыль. — Да я насрала на твои деньги… — Ноги её заплелись, и под хохот компании девиц и парней она рухнула в кусты.