Лариса Захарова - Год дракона

«Наверное, напрасно я не отдал его Быкову, — слушая сочувственные тирады старого конкурента, думал Гурьев. — Знал бы ты, Борода, что я в руках держал фоторобот, с твоей физии срисованный. А в принципе, как бы я ни ненавидел тебя, отдать не смог бы. Это значило бы раскрыться самому. И меня ты никогда не продашь по той же причине. Мы спаяны, как не каждые друзья и братья… Быков, если найдет тебя, то не скоро. Прописка-то, небось, сочинская или все еще воркутинская. Пока доищешься среди трехсот миллионов сограждан. Что обидно — в милицейской картотеке ты не значишься, не попадался, прохвост!»

Максим Максимович тяжело посмотрел на Лебедева и сказал:

— Замолчи. Я знаю цену твоим сочувствиям. Знаю, за что несу крест. И с чего все началось, знаю. Хоть и поздно, к сожалению, узнал. На своих грешил. А это ты мне подножку поставил тем убийством. Тебе, дружок, надо было давно связаться со мной лично, а не доверяться мальчишкам, охочим до псевдоромантики, — он кивнул на высокого стройного парня с тонкими очками на интеллигентном лице, стоящего поодаль.

— Это моя гордость, — усмехнулся Лебедев, — Черныш… Надежнейший из воспитанников.

— Ты меня слушай, мне твой Черныш неинтересен. Кстати, не он собрался со мной тягаться, нет? Так вот скажи своему воспитаннику — руки коротки… Макса ментуре отдать! А «Элладу» я бы вам просто подарил. Не настолько это доходное место, как вам показалось издаля на палочке. — Гурьев крякнул. — Особенно после убийства Ламко. Дураки, на нее-то и можно было делать ставку, если уж чего-то хотеть… Все, «Эллада» мне не нужна, завтра я уезжаю.

— Знаю, потому и подошел, Максим Максимович. Мне понятна твоя щедрость. Раньше ты таким не был. А с остальными точками как? Из Европы контролировать будешь?

Максим Максимович понял: Лебедев догадался — из очередной краткосрочной поездки за рубеж Гурьев не вернется. А он надеялся, что, кроме него и Ольги, об этом пока никто не знает. Но сделал вид, что открытого намека не понял, сказал буднично:

— Я передам Арбузову, когда он поправится, чтобы остатки долгов возвращал тебе. Черт с тобой. Что еще хочешь? Я, к примеру, хочу водки и дать тебе в морду…

— Благодарю, Макс, но твоего Арбузова посадят, как только выпустят из больницы. А Ламко мне самому жаль. Но я боролся не с ней. Признаю, я в проигрыше. А на «Элладе» висит дело, она мне тоже больше не нужна. И тут я проиграл.

— Ты, дурак, мне даже краплеными картами проигрывал. Варианты считать не умеешь. Уходи.

Лебедев кивнул своему спутнику и величественной походкой проследовал к дверям. Ему улыбнулся и поклонился метр — с той мерой такта, которая не позволяет поклону выглядеть лакейским.

Максима Максимовича обуяла злоба. Этот негодяй играл и заигрался. Он не одну Ламко погубил. И Вера в конечном счете на его счету. И Гришка, если разобраться. И Воздвиженский, если вдуматься. Он должен быть наказан.

«Это не в моих правилах, — подумал Гурьев. — Бог простит, а следов не останется. Имею же я право напоследок получить удовольствие остаться отомщенным».

Максим Максимович поднялся из-за стола и тоже вышел из зала. Увидел, как Лебедев и его подручный спускаются по отливающей золотом лестнице. Когда они подошли к дверям и створки автоматически распахнулись перед ними, Максим Максимович сделал несколько шагов и встретился взглядом с сидящим в углу на банкетке под зеркалом юношей. Тот встрепенулся. Максим Максимович кивнул на удаляющуюся пару, и юноша бросился бегом к парадному выходу, не спуская глаз с Лебедева, — того было хорошо видно через стекло витрины. А Максим Максимович вернулся в зал ресторана, ведь он так и не выпил водки. Сейчас, пожалуй, он мог бы себе позволить и два фужера. Придется задержаться здесь на пару часов, пока обернется этот малый.

«Вольво», в которую уселись Лебедев и Чернов, устремилась к Дзержинке, а потом свернула на Рождественку и понеслась вперед, к Бульварному кольцу. Затем свернула к Сретенке и выехала в пустынный переулок. По обе стороны проезжей части стояли дома с пустыми глазницами окон — ремонт еще не начался, а жизнь уже затихла. Вдруг из подворотни проходного двора вылетел «Москвич». Сзади неспешно ползло такси. Таксист притормозил, опасаясь столкновения. Неожиданно раздалась автоматная очередь. Таксист резко взял влево, едва не опрокинулся, разворачиваясь на двух колесах, ударился днищем о высокий край тротуара и исчез. Человек стрелял по «Вольво», приоткрыв дверцу «Москвича», опустив ногу на мостовую. «Вольво» сначала заметалась, словно поскользнулась, а потом встала как вкопанная. Стрелявший подбежал к ней, через лобовое стекло выпустил еще две очереди по уже недвижимым окровавленным телам. И все стихло…

Левченко стояла у окна, глядела на дождь и ритмично стучала пальцем по стеклу. Получался марш Черномора.

— Перестань, — сказал Быков, — на нервы действует…

Он отодвинул от себя стопку фотографий. Изрешеченный пулями автомобиль «Вольво», простреленная голова Чернова, прошитая очередью грудь некоего Лебодидзе, если верить найденному при убитом паспорту.

— Да… гора трупов, десяток арестованных «шестерок», Арбузов, утративший дар речи вследствие перенесенного инсульта… Это все, что мы имеем. Опоздали, как же мы опоздали в эти Петушки!

— В Кузнецы, — машинально поправила Левченко.

Зашел капитан Сиволодский.

— Вячеслав Иванович, звонил Боря Михеев из Пресс-бюро. Вас на брифинг приглашает. Надо идти. Журналисты требуют объяснений.

— Не пойду. Иди сам, если хочешь.

— Ну и что я там скажу?

— Что произошла перестрелка между двумя преступными группировками, чьи действия вышли из-под контроля органов внутренних дел, — с раздражением ответил полковник. — Придумали же формулировку! Что тебе еще надо?

— Надо как-то объяснить, почему Горохов застрелен из макаровского пистолета, а при Воздвиженском нашли только «Вальтер», из которого убита Гурьева. А на крыше дома в Даевом переулке обнаружен новенький пулемет…

— Скоро они танки из своих гаражей выпустят! — Быков хрустнул пальцами.

— Не пропустим, Вячеслав Иванович, грудью закроем родную столицу, как в сорок первом… — попытался отвлечь руководителя Сиволодский, но видел только, как все тяжелеет его взгляд. — Вы на брифинг пойдете, Вячеслав Иванович? Мне это пока не по чину. Что полковнику Михееву ответить?

— Не ерничай, — сказала Левченко, — это какой-то жуткий замкнутый круг! Ведь ясно, ясно же, что этот Макс сидел вот в этом кабинете, говорил со Славой, отказался опознать Лебодидзе, который наверняка какой-нибудь Лебедушкин, уж поверьте мне, на грузина или осетина он не похож, хоть паспорт вроде неподдельный. Вот чей человек Чернов, вот кто патрон Чернова, вот кто стремился устранить Макса, вот ради чьей прихоти убита Ламко… А Макс уже над Атлантикой. Уверена, это он приказал расправиться с этими людьми. Он! Больше некому. Получилось, не они его, он их укатал! Утром звонили из таксомоторного парка. Один из шоферов вечером после смены рассказывал, как оказался свидетелем перестрелки на Сретенке. Стреляли из старого «Москвича» в упор. А утром, когда инспектор районного угро хотел допросить этого водителя, он отказался давать показания и заявил, что просто-напросто выдумал эту историю, чтобы потешить сотоварищей.