Ирина Глебова - Качели судьбы

В этот утренний час, в будний день, на кладбище царило безлюдие, спокойствие, солнце слепило глаза, хотя уже по-осеннему не грело. Собеседники молчали, но в этом молчании ощущалось доверие, понимание и сочувствие. Одновременно глянули друг на друга. Кандауров спросил:

– И что же там, в Феодосии?

Тимоша покачал головой.

– Знаете, я не ханжа, многое могу понять. Может, я и не пересилю себя, не стану дружить со всякими извращенцами – противно! – но я признаю, что они имеют право на свой образ жизни… Может, в учении этого Махараши есть истина. Наверное, есть.

Тимофей замолчал. И в эту небольшую паузу вновь вспомнил, как всё это было для него в первый раз.

На окраине Феодосии они всей группой стали жить в помещении небольшого удобного здания детского садика. Детсад вместе со всеми детишками и персоналом выехал ещё летом в свой летний лагерь – за город, рядом с морем. А его директор сдал пустующее помещение «молодёжной группе туристов». Парни занимали комнату старшей группы, девушки – младшей. Всех забавляли маленькие кроватки в спальнях, шкафчики для одежды, игрушки. Однако ко всему имуществу детсада относились бережно. Вообще в группе поддерживалась отличная дисциплина. И половое воздержание. Да, да, никаких индивидуальных контактов, ночи проходили, словно в монашеских кельях – мужской и женской. Кроме двух ночей в неделю…

Окна зала, где у детсадиковских деток проводились утренники, были наглухо закрыты тяжёлыми шторами. Тимофей вошёл туда следом за другими парнями, и замер. В нескольких местах зала на высоких железных подставках стояли сосуды в виде чаш, в которых курились, поднимаясь к потолку, столбики сладко пахнущих дымков. Почти сразу от этого дурманящего запаха закружилась голова. У стен, прямо на полу, были расставлены красивые канделябры: только горящие в них свечи освещали комнату. Мелодично звенящие трубочки и колокольчики свисали с потолка и со стен. Их переливы органично вплетались в негромкую ритмичную мелодию. Уже через пять минут Тимофей полностью оказался во власти этой медитативной, несколько заунывной, но таинственно-чарующей мелодии. Она доносилась, по-видимому из-за огороженного ширмой дальнего угла.

Один из парней легонько толкнул его, и Тимофей, очнувшись, вдруг увидел, что и ребята, и девушки – все в этой комнате, – уже раздеты. Донага. Ему нужно было сделать то же самое. Это оказалось совсем не просто. Возбуждения он не испытывал, только неловкость и стыд. Но ведь идя сюда он знал – пусть и приблизительно, – что его ожидает. И коль пришёл, сам, добровольно, то что ж… Преодолевая себя, он разделся. И тут же музыка зазвучала громче, ритмичнее, парни и девушки стали пританцовывать в такт. Тимофей и сам не заметил, что тоже танцует – всё более и более самозабвенно. Ароматный дым заволакивал комнату, обнаженные тела уже не просто двигались, а извивались в экстазе, всё теснее сходясь в круг, в центр комнаты. В какой-то миг Тимоша увидел, как двое – парень и девушка, – обхватили друг друга за бёдра, тесно прижались телами… Вот ещё одна пара: он обнимает её со спины, гладит руками груди, раздвигает ягодицы… «Но это ничего, – затуманено проплыла мысль. – Это всего лишь танец…» И в этот миг перед Тимофеем очутилась Светлана. В её зрачках мерцало пламя свечей, волосы рассыпались по плечам, обнажённая фигура была прекрасна. Она, без улыбки, протянула к нему руки, И Тимофей вдруг понял, что уже держит её на весу, она обвивает ногами его ягодицы, стонет, и он тоже стонет… Потом Светлана сама подвела его за руку к другой девушке и исчезла с кем-то за обнажёнными спинами. А в какой-то миг вдруг раздался громкий удар словно бы в барабан. Распахнулась ширма, и в круг вышел Свами – тоже обнаженный.

Позже, анализируя, Тимофей понял: Свами стоял за ширмой, наблюдая оргию и возбуждаясь всё сильнее и сильнее. Когда же он вышел, не заметить этого состояния было невозможно.

Тяжело, со стонами дыша, Свами обвёл всех ненормальным взглядом. Зрачки его глаз казались огромными.

– Мы свободны! – воскликнул он, и все подхватили:

– Мы свободны!

– Наши тела и души наконец соединились! Мы пьём сейчас духовную амриту – напиток бессмертия. Только в эти минуты вы становитесь якшами и якшинями, апсарами и сиддхами! Вы, дети мои, полубоги! Я, демиург Брахма, оплодотворяю вас бессмертием!

Он протянул руку к первой оказавшейся рядом девушке, и она тут же стала на колени, припав лицом к его телу…

Наутро Тимофей чувствовал себя очень плохо, дня два он был просто подавлен. Ему не хотелось вспоминать оргию, но мысли вновь и вновь возвращали его в ночной зал. Светлана, наоборот, была очень с ним нежна, но наедине оставаться избегала. Казалось Тимоше, что и несколько других парней и девушек выглядят и чувствуют себя плохо. Свами, появляясь перед ними, вновь был строг, суров, аскетичен. Отвлекала только работа. Да, они все работали, кто как мог. Ребята в группе собрались в основном из интеллигентных, обеспеченных семей, имели самое разное образование. Некоторые рисовали – портреты курортников, пейзажи на заказ, шаржи. Было несколько музыкальных групп: певцы, гитаристы. Были и акробаты-гимнасты, а несколько парней подряжались грузчиками в порту. Деньги – до копейки, – отдавали Свами, он же выделял определённую сумму на пропитание. Тимофей знал, что ребята ехали сюда, имея при себе приличные суммы денег, которые все отдали своему руководителю: аренда помещения на весь «бархатный сезон», говорил он, стоила дорого. Сам Тимоша тоже забрал в эту поездку все, что оставалось у него после работы в театре, и тоже отдал Свами. Он ездил со своей группой певцов и гитаристов не только по Феодосии, но и по другим курортным близким городкам и посёлкам, и почти отошёл от заторможенности. А через несколько дней всё снова повторилось: одурманивающий ароматный дымок, свечи, колокольчики, музыка – и всё остальное.

Четыре раза принимал Тимофей участие в «празднике высвобождения духа и раскрепощения плоти». А потом, никому не говоря ни слова, уехал. Даже Светлане ничего не сказал: понял – это бесполезно!..

– Наверное, есть истина в учении Махараши, – повторил парень задумчиво. – Но мне так хотелось увести Светлану от них!

Хотел парень того или нет, но в последних словах майор услыхал прорвавшийся крик, почти стон.

– Так с чем же ты вернулся?

Глаза у Тимофея погасли, губы покривились.

– На щите, – сказал он. – Не знаю, может быть зря я отступил. Нужно было насильно её оттуда вытащить. Но вот… не сумел. Шершель де буа!

– Это по-французски? – не понял майор.

– Нет! – Тимоша вдруг улыбнулся и посмотрел на портрет Климовой так, словно переглянулся с живым человеком. – Это только похоже на французский. И вроде напоминает известное выражение. На самом же деле – набор звуков. Но впечатление создаёт.