Ирина Глебова - Качели судьбы

– Да, – подтвердила дежурная, – когда наш врач сделал укол и сказал ей, что всё будет в порядке и что «скорая» уже едет, она поблагодарила и ушла.

– Не назвалась?

– Нет, да мы и не спрашивали.

– Опишите эту женщину, – попросил наконец Кандауров, всё больше волнуясь.

Дежурная покачала головой:

– Я всё больше внимания на больного. Испугалась за него. А её не разглядывала. Ну… молодая, лет тридцать, высокая, худенькая. В брюках и куртке такой лёгкой.

– Какого цвета?

– Не помню… Тёмная. Да, тёмно-синяя. А лица её я не разглядела.

– А вот я разглядел, – неожиданно сказал сердечник. – Хорошо разглядел, не забыть.

– Так какая же она, Кирилл Кондратьевич?

Пожилой человек покачал головой раздумчиво:

– Особенно запомнились глаза. Большие, карие и такие… проникновенные. Волосы тёмные и подстрижены красиво. Как бы вам это сказать… так рисуют на картинах принцев или пажей средневековых.

Уже почти не сомневаясь, Кандауров достал из нагрудного кармана фотокарточку Климовой. Одновременно с надеждой и горечью протянул её собеседникам:

– Посмотрите, это она?

Сердечник ответил сразу:

– Да, без сомнения!

Дежурная тоже покивала головой, а потом спросила с интересом:

– Вы её разыскиваете?

Майор ответил не сразу, и во время этой паузы сердечник тяжело перевёл дыхание и произнёс, словно понял:

– С ней что-то случилось. Плохое…

Аккуратно убирая фото, Кандауров сказал:

– Да, она погибла почти сразу, как ушла отсюда. Вы сами не знаете, как помогли мне. Я теперь наверняка знаю, где это произошло.

У себя в кабинете он долго сидел молча, ничего не делая. Неужели это просто случайность, сегодняшняя его удача? Мог бы он отказаться и не пойти на встречу? Ведь первое желание было именно таким. Или дежурная, позвонив сюда, не застала бы его, и сердечник спокойно бы ушёл в неизвестность… Но нет! Викентий знал: то, что кажется в их работе стечением обстоятельств – не приходит само собой. В какой-то момент все собранные сведения, вся, вроде бы бесполезная суета и копание набирают такую массу и энергию, что пробивают глухую стену неизвестности. Сегодня это и произошло. Кандауров чувствовал, был уверен: в его руках конец нити, по которой надо идти не медля.

Теперь он точно знал: Климова благополучно доехала до своей станции, вышла из метро. Коротким путём, через больничный двор, она не шла – тут майор полностью полагался на расследование, проведённое Лоскутовым. Значит, пройдя немного центральным проспектом, она свернула на длинную пустынную улицу в самом её начале. Но и здесь, казалось, всё прочёсано, как сквозь мелкий гребешок: и он сам, и капитан, и оперативники расспрашивали жильцов… Значит, упустили, не нашли того единственного свидетеля. А он есть, Кандауров не сомневался, знал по опыту – должен быть человек, видевший нечто важное.

Сегодня день удачи, подумал Викентий, сегодня надо пойти на ту роковую улицу. Правда, он уже ходил по ней в вечернее время. Но тогда он не знал наверняка, что место происшествия – именно здесь. Теперь знает.

Через два часа вернулся капитан Лоскутов.

– Привет, – бросил он и щёлкнул выключателем. – Чего в темноте прозябаешь, или задремал?

Викентий и не заметил, как стемнело. Он сощурился от резанувшего по глазам света:

– Отнюдь. Солдат спит – служба идёт!

– Ого! – Лоскутов шумно сел, поставив локти на стол. – Вижу, что-то произошло. Поделись радостью.

Викентий красноречиво постучал пальцем по листу бумаги перед собой. Долговязый Лоскутов перегнулся через свой стол и легко дотянулся до листа. Прочитал, поднял глаза и уже без улыбки воскликнул:

– Это здорово! Лёд, кажется, тронулся? Он что, сам объявился, этот Кирилл Кондратьевич?

– Сам-то, Мишенька, сам, но и ты молодец. Дежурной телефончик не забыл оставить, просил звонить, если что… Она и позвонила. Я там на месте и записал их показания.

– И что теперь, товарищ майор?

– А давай-ка, Миша, погуляем сегодня по той улице, часов с полдесятого!

Лоскутов сразу понял, о чём думает Кандауров. Конечно, прогулка может ничего и не дать. Но в свете новой информации… искать нужно именно там. А у шефа есть чутьё на место и время событий, ещё какое! Михаил не один случай мог вспомнить, когда Кандауров, лихорадочно подгоняя свои действия к какому-то определённому времени, попадал в самую точку. Однажды восхитившись, Лоскутов даже сказал: «У тебя что, там внутри будильник – звонит, когда надо?» Впрочем, удивляться не приходилось: Викентию по наследству, в генах передавалось профессиональное мастерство и интуиция. Недаром портрет его знаменитого родственника, чьё имя майор носит, есть в городском музее криминалистики, и такой же портрет – в столичном музее.

– Конечно, Вик, – ответил он. – Погуляем, подышим воздухом.

– Ну, тогда давай домой отправляйся, ужинай и приходи к девяти, раньше не нужно.

Сам Викентий спустился перекусить в цокольный этаж, в буфет. Михаила дома ждала жена, маленькая дочка, его никто не ждал. Но он сейчас об этом совсем не думал. Обмакивая в горчицу сосиски и прихлёбывая горячий кофе, он представлял длинную, словно каменный колодец, улицу, пустынную и тускло освещённую…

Уже около часа они гуляли по ней. Выкурили штук по пять сигарет, обо всём переговорили. Например о том парне – Алёше Уманцеве, убийство которого вспомнила жена Дубровина. Был Уманцев из тех, кого называют непоседами и перекати-полем. Родился на Урале и мать жила там, но он в свои 25 лет объездил полстраны. И к ним в город прикатил на годик, устроился работать на завод, прослышал о студии, стал приходить, поскольку сам писал стихи. Студийцы говорили, что стихи не просто слабые – набор высокопарных штампованных фраз. Но самому парню они очень нравились, и он читал их, как артист: становился в позу, откидывал голову, интонировал, жестикулировал. Критику студийцев не принимал, обижался, и только Лариса Алексеевна с её мягкой и убедительной манерой доказательств могла вызвать у него сомнения и слова: «Ну, не знаю… может быть…» Потом он уехал, приземлился в Саратове и стал писать Ларисе Алексеевне длинные письма с уймой своих новых стихов. Она аккуратно отвечала, подробно рецензируя его творения. А весною, незадолго до того, как студия разошлась на летние каникулы, Климовой позвонила из далёкого уральского городка плачущая женщина, сказала, что она мама Алёши Уманцева, что нашла её телефон в его записной книжке, и что его убили там, в Саратове, два бандита. Всем его было очень жаль. Студийцы хоть и посмеивались над стихами Алёши и его манерным чтением, но были с ним дружны. Простой, во многом наивный, очень товарищеский и симпатичный парень…

Ещё сразу после разговора с Дубровиными майор дал запрос в Саратов. Из полученного ответа уяснил, что дело Уманцева вряд ли как-то стыкуется с гибелью Климовой. Заурядная пьяная драка. Убийцы известны – два парня из того же общежития, где жил Уманцев. Какое-то время они скрывались, но теперь арестованы.