Антти Туомайнен - Шахта

– А те, что за тобой шли, что с ними?

– Понятия не имею.

– Но ты уверен, что они следили за тобой?

– А что еще я мог подумать? Те же, что и раньше.

Взгляд отца заострился, подбородок опустился, плечи поднялись – ничего существенного, всего какие-то миллиметры, но было заметно.

– То есть ты знаешь, кто они? – спросил он. Еще вниз на пол-октавы и голос зарычит.

– Возможно, это те же, что и на Суомалахти. На шахте. Я ездил туда с редакционным заданием. Взял короткое интервью у начальника службы безопасности.

Отец не сразу отреагировал. В ресторане стало не так шумно.

– Я рад, что ты мне рассказал, – произнес он тихо. – Можешь всегда на меня рассчитывать, если нужно поделиться.

Может, причиной было похмелье, или ссора с Паулиной, или Маарит, или вчерашний испуг, или долгое отсутствие отца, сидевшего напротив, или все вместе взятое, но я спросил: «Позволишь себя сфотографировать?»

Впервые на его лице возникла тень смущения и неуверенности. Возникла и тут же растворилась в осторожной улыбке.

– Конечно.

Я достал из кармана телефон, включил камеру. На экране появился человек, отсутствовавший тридцать лет. Нажал на спуск. Два раза.

Мы посмотрели друг на друга. Что-то произошло. Что-то еще, кроме факта фотографирования.

Если отец вдруг стал таким важным для меня, у которого отца даже не было… Подумал об Элле. Вернулся к еде. Нагрузил на вилку рис, мясо, овощи и соус – хотя бы здесь все сбалансировано. Отправил в рот. К счастью, отец уже убрал со стола фотографию. Решил, что заберу Эллу из садика, как только перепишу статью начисто. Еще есть время.

Снежинки были похожи на древесные стружки и таяли приятно на ладони. Он шел по южной стороне залива Тёёлёнлахти. Спешки не было, но ему с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не побежать. Леэна закончит работать в пять, точнее, она, кажется, сказала, что уйдет в пять, а это уже другое. Они договорились встретиться в кафе на углу улицы Мусеокату. Леэна сказала, что там можно спокойно поговорить. Эмиль не сказал, что живет в Тёёлё, это вдруг показалось трудным.

Он не знал, что и подумать о только что услышанном от сына. Мальчик может быть в опасности.

Его инстинкты работали не как обычно. Он слишком приблизился к людям, которых всегда любил. Как говорят: «Иногда нужно отойти, чтобы увидеть». Он вспомнил густую лужайку парка Сибелиуса у себя под спиной, летний день много лет назад, молодые руки Леэны: она читает книгу, верхушки деревьев убегают ввысь.

Это было правдой.

Мы слепы в нашей любви.

Сначала лицо воспитательницы изобразило испуг, затем раздражение. Конечно, все было понятно: я был тем, кто сделал ошибку, а она просто сказала, как оно есть.

– Все в порядке, – сказал я, с трудом изображая подобие улыбки на лице. – Конечно, мы именно так и договорились. Паулина заберет Эллу. Да, точно.

Разумеется, мы ни о чем таком не договаривались. Я не дозвонился до Паулины, точнее, она не отвечала. Посылал сообщения – нулевой результат.

– Они ушли час назад.

Она выглядела утомленной. Тридцать пять лет, длинные русые волосы в хвосте, два шейных платка для тепла, зарплата чуть выше прожиточного минимума; ответственность за чужих детей; вечные родительские требования одно другого безумнее… Еще пара зим в ватных штанах, с нею случится выгорание и она поменяет профессию. Меня она запомнит как одного из сотен отцов, для которых важно все остальное, но только не собственный ребенок.

– Спасибо, – сказал я. – Много работы?

– Как обычно.

– Ну ладно. Увидимся утром.

Она ничего не ответила. Ушла.

Шагал домой, глотая разочарование: мне так хотелось забрать Эллу, я-то думал, что этим мог бы как-то компенсировать свое утреннее отсутствие. На часах было одна минута шестого.

В прихожей стряхнул снег с одежды. Снежинки не только выглядели, как огромные пауки, они даже отрывались с трудом. Из кухни слышался голосок Эллы. Она не бросилась встречать, хотя дверь хлопнула, вешалка стукнула и шлепнула на пол сумка.

По лицу Паулины было видно, что что-то стряслось, еще что-то, кроме того, что я отсутствовал ночью, не предупредив. На кухне пахло только что приготовленным ризотто. В принципе все на своих местах: папа, мама, дочь, теплая печь, вкусно пахнет. Уселся рядом с Эллой напротив Паулины и начал ждать еды.

– Как прошел день? – спросил я.

Паулина ничего не ответила. Положил немного салату к ризотто, налил воды в стакан. И когда я уже взялся за вилку и был готов отправить первую порцию в рот, Паулина взяла что-то с соседнего стула и придвинула ко мне. Конверт. Адресовано нам обоим. Имя Паулины написано первым. Посмотрел на Эллу – она сосредоточилась на еде. Паулина спросила, не хочет ли та добавки. Элла что-то ответила, не разобрал что. Положил вилку на тарелку, взял конверт, открыл его.

Две машинописные страницы. Письмо и рисунок. На рисунке была изображена семья – мужчина, женщина и ребенок, раздетые и изнасилованные. Мужчине было приделано мое лицо. Письмо было кратким и емким: если не прекращу, то неприятности, подобные этим, ждут меня и мою семью, особенно семью.

Убрал листки в конверт и положил его на стол. Доели ужин. Элла была счастлива в своем детском неведении.

Он пришел раньше условленного. В очередной раз. В кафе было два зала, первый – плюшки, пирожные и касса, во второй нужно было пройти через низкую дверь. Он был похож на старинный салон с кожаными креслами и витиеватыми изгибами люстр. Он сел за второй столик от окна спиной к стене и начал смотреть в окно на непрекращающийся снегопад, смягчавший жесткость бетона и стали, скрывавший грани мира.

Он сказал молодому официанту, что сделает заказ до того, как его… (попытался скрыть неловкость) как подойдет человек, которого он ждет. В ответ тот только улыбнулся. Он начал смотреть в окно. Сердце стучало. Он явно был не в себе. Нелепые слова, сомнения – небольшие вещи, в общем-то, но он знал, что всякая трещина поначалу всегда незаметна.

– Здравствуй, Эмиль.

Он поднялся, и внутренняя шаткость опять дала о себе знать: уверенности не было – следует ли обняться, поцеловаться или же просто пожать вежливо друг другу руку. Было ясно, что никто из них не знал, что нужно делать. Результат был смесью и того и другого: в теплом воздухе кафе раздались сухие поцелуи, руки осторожно приобняли другого за плечо, а рукопожатие было таким коротким, что ладони ощутили его, уже разъединившись.

Они сделали заказ. Леэна – кофе, он – чай, булочки-витушки – обоим.

– Вспомнил сегодня о том летнем дне в парке Сибелиуса. Ты мне читала.

Быстрая улыбка на ее губах. Вспомнила, пожалуй, и ее глаза, они всегда говорили больше, чем ее рот. Но что они говорили, этого Эмиль не мог понять – ни тогда, ни сейчас.