Тэа Тауэнтцин - Любовь моя последняя

— У нас есть основания наблюдать за ним, но мы преследуем совсем другую цель, господин доктор. Во всяком случае, вам не надо бояться, что он может убить Этту Ахенваль. Это единственное, чего он точно не сделает.

На столе Фрайтага зазвонил один из телефонных аппаратов.

— Извините, — пробормотал он и снял трубку. — Комиссар Фрайтаг. — Больше он ничего не сказал, лишь молча смотрел на Виктора остекленевшим взглядом. Затем резко поднялся и вежливо произнес: — Мне придется прервать наш разговор, господин доктор.

— Это связано с… госпожой Ахенваль?

— Еще не совсем понятно. Не могу сказать ничего определенного. Но, если хотите, посидите в приемной и подождите. Я потом все расскажу, если будет возможно.

— Что возможно?

На лице Фрайтага мелькнула загадочная улыбка.

— То, чего я жду.

Часы на доске приборов показывали 22.10, когда Этта остановила машину перед своим участком. Ставни дома были плотно закрыты, и она разочарованно прошептала:

— Романа еще нет.

— Ничего страшного, — ответила Рут. — Он вот-вот приедет… Выключи фары.

— Я не знаю… Давай лучше подождем Романа в машине, — с сомнением в голосе предложила Этта.

— Зачем же? Ты что, привидений боишься?

— Я так давно не была в этом доме, Рут… Собственно говоря, никогда не любила его… даже летом… Он всегда такой мрачный, холодный и сырой…

— Не хватает, чтобы ты еще сказала «зловещий». Зловещий дом… — засмеялась Рут. — Пойдем, не будь ребенком, Этта. Через пять минуту нас будет тепло и уютно.

Обе женщины вышли из машины и направились к дому. Этта открыла тяжелую дубовую дверь, и через маленькую прихожую они прошли в большую комнату.

— Хотела бы я знать, — глядя вверх на лестницу, ведущую на второй этаж, сказала Этта, — кто может чувствовать себя здесь уютно.

— Наверно, твой отчим, который тебе все это завещал.

— Наверняка, нет. Он же сам получил его по наследству.

— Ну, садись же, наконец. — Рут подтолкнула Этту к камину. — Не снимай пальто, а шаль оберни вокруг ног. Я зажгу огонь в камине и полдюжины свечей, они тоже будут греть… Хочешь, приготовим глинтвейн.

— Было бы неплохо… Я бы могла сейчас…

— Ничего ты не будешь. Только тихо сидеть, спокойно дышать и чувствовать себя в надежном, защищенном месте. — Рукой, одетой в черную перчатку, Рут слегка прошлась по щеке Этты и принялась за работу.

Зябко поеживаясь, Этта наблюдала за ней и прислушивалась, не прибавится ли к окружающим звукам звук подъезжающей машины Романа. Ей хотелось бы, чтобы Роман был уже здесь.

Рут вытащила из огромной сумки пестрые упаковки с печеньем и засахаренными фруктами, а в маленькой кухне уже булькал глинтвейн, пахнувший гвоздикой и корицей.

Вроде бы так все спокойно и уютно, но Этта не чувствовала никакого покоя.

— Разве Роман не собирался выехать сразу?

— Ему надо было еще вернуться на фабрику. Наверно, его там задержали. — Рут обернулась и посмотрела на нее. В ее глазах появилось странное выражение — застывшее, отсутствующее.

— О чем ты думаешь? — занервничала Этта. — Ты ведь не считаешь, что Роману что-то помешало?

— Что ему может помешать?

— Не знаю… Но сейчас — половина восьмого. Разве он не должен быть уже здесь?

— Ну, и что? Половина восьмого… У нас же есть время… много времени… до завтрашнего утра…

— Что это значит? — воскликнула Этта. — Мы не будем ждать здесь до утра. Я этого не выдержу!

— Я и не знала, что ты такая трусиха.

— Я — не трусиха, но…

— Что здесь с нами может случиться? Здесь ты в безопасности, и Роман знает это, поэтому и не будет нестись сломя голову.

Рут вышла на кухню и вскоре вернулась с дымящимся глинтвейном.

— Я очень рада побыть с тобой наедине, Этта… Думаю, нам есть, о чем поговорить, объясниться…

— Объясниться? В чем мы должны объясниться?

Рут загадочно улыбнулась и присела на диван напротив камина.

— Нам надо знать все друг о друге, Этта… Мы близкие подруги, и я готова к главной исповеди.

Этта нахмурила брови.

— Ах, оставь, Рут… Я ничего не хочу больше слышать о том, что было. Лора мертва, и Гвидо тоже… А что касается моей роли в этом деле… Все прошло и забыто.

— Разве ты не за то, чтобы между людьми всегда была ясность во всем?

— Для этого не нужна генеральная исповедь, Рут. Или все знаешь, или не знаешь ничего.

— Ты так считаешь?

— У меня есть опыт.

— С Гвидо?

— Да, с Гвидо, — почти грубо ответила Этта. — Но это то, о чем я хотела бы говорить в последнюю очередь.

— Могу себе представить. Конечно, ты права… Без слов понятно, что мы многое знаем друг о друге. Но, несмотря на это, я нахожу замечательным однажды сказать настоящую правду от всей души.

— Пожалуйста, Рут, будь благоразумной. По крайней мере, пока не приедет Роман. Если и тогда тебе захочется исповедоваться, можешь еще что-нибудь выдать. Но не сейчас.

Рут окинула Этту быстрым взглядом.

— Ты принадлежишь к тем сильным личностям, которые справляются со своими проблемами сами, да? Я, к сожалению, нет… Мне иногда хочется излить душу. И потом, я чувствую себя освобожденной.

— У тебя же есть Роман.

— Роман? Какое отношение имеет Роман к тому, что нам надо сказать друг другу? Это касается только нас двоих: тебя и меня.

— Пусть прошлое останется в прошлом, Рут. Если тебе мешает то, что ты не всегда была со мной откровенна… я могу это понять. В конце концов, Лора была твоей подругой.

Продолжая гнуть свою линию. Рут таинственно улыбнулась.

— Тебе известен роман «Исповедь убийцы, рассказанная за одну ночь» Йозефа Рота? Это была такая же ночь, как сегодня.

Этта напряглась, но в следующий момент в ней вдруг проснулась холодная ярость.

— К черту! Что значит вся эта бессмыслица? Ты что, хочешь изобразить леди Макбет? Или кого-то еще?

Рут хихикнула.

— Это был бы Шекспир… А я говорю о Йозефе Роте… Подожди минутку. — Она встала и снова пошла на кухню.

Этта в полной растерянности смотрела ей вслед.

Почему Рут выбрала именно этот вечер, чтобы изобразить из себя сумасшедшую? Или это вовсе не игра? Что за всем этим стоит? И Роман никак не приезжает… Где же его носит?

Она вскочила и подбежала к боковому окну. Ставня была закрыта, но она слышала, как завывает ветер и шумит дождь. Вдруг ставня открылась, и Этта заметила чью-то руку, а затем — размытое пятно белого лица…

Она отшатнулась и резко вскрикнула. Рут опрометью вбежала в комнату.

— Что случилось?

— Лицо… На улице…

Рут распахнула окно и высунулась наружу.

Никого. Только вдали, на другой стороне озера, мерцал в ночи одинокий огонек. Казалось, что он движется. Но двигался не огонек, а волнующаяся под напором ветра листва деревьев.

— Вот, что ты приняла за лицо! — воскликнула Рут и подняла руку. — Лампочка на той стороне, видишь ее? Ты ее приняла за лицо!