Виталий Скворец - Союз-Афган

…С Салимом, известным, в близлежащем к части кишлаке, контрабандистом и уважаемым человеком, договорились быстро. Это было тем более легко, что Салим, хорошо говорил по-русски. Когда удивлённый его познаниями Коля спросил, того, «откуда он знает русский язык», Салим, хитро прищурившись, ответил:

— На твою сторону хожу, «шурави». Там на русском разговариваю.

Больше они эту тему не затрагивали.

Николай несколько раз, через Салима, брал наркотики. Больше других. Гораздо больше. И вот, когда доверие бандита окрепло, настала пора действовать. Салим, активно интересовался оружием и боеприпасами. Менял на «анашу-афганку», «чарс» и опиум. У него затаривались «анашой» половина батальона. Не трогали его только потому, что он был из «нейтрального» кишлака, находившегося в километрах семи от части. По договорённости между аксакалами (старейшинами) кишлака, и «шурави», кишлачники не помогали моджахедам.

А наши военные не трогали их.

Хотя, какое там нахрен «не помогали». Просто в окрестностях кишлака, местные не ставили мин и не убивали солдат.

Контрабандист Салим, ненавидел «шурави», скорее из солидарности с местными, чем по убеждению. Он никогда не стал-бы жечь живьём солдата или, как это делали моджахеды, разрезав живот, вытягивать оттуда кишки…

Нет!

Но при случае не отказал бы себе в удовольствии перерезать глотку неверному — кафиру. Сам он был этническим узбеком, и хотя и придерживался основных канонов ислама, всё-таки не был фанатиком. Как он сам про себя говорил: — «барышничать люблю». Салим, был торгашом до мозга костей. Это была его вторая вера. Он мог купить, продать, достать всё что угодно. Ему было всё равно, чем заниматься. Только бы выгода была.

Верблюды, кони и ишаки, любые наркотики, любое оружие и часы, очки и жвачка, радио и японская стереоаппаратура, журналы (о, прости аллах) с порнографией — всё было в компетенции Салима. Казалось, что достанет луну с неба, если найдется покупатель.

Только потому, что дело по обмену наркотиков на оружие, удваивал его капитал, он, отчаянно боясь, всё таки договорился с «шурави» — офицером Колей.

Николай выехал из части перед закатом. Дежурный на Контрольно Пропускном Пункте (КПП), как на ненормального, посмотрел ему в след. Какого лешего катить на ночь глядя, что за срочности? Неужели нельзя подождать до утра? Ехать, да ещё одному, в темноту Афганской ночи! Да ещё с каким-то донесением, которое по радио передать нельзя!

…Как только строения гарнизона скрылись из глаз, Николай свернул свой «УАЗик» на пыльную грунтовую дорогу, в сторону Салимовского кишлака.

Для начальства, официально, он поехал в сторону штаба полка с донесением. Если всё пройдёт удачно, никто никогда не узнает о его измене…

Если нет…

Ну что же, тогда спросить будет не с кого. На карту поставлена его жизнь.

Темнота в горах наступает быстро. Сразу, как только солнце скрывается за верхушками гор.

Крытый «УАЗик» быстро преодолевает километр за километром. Вот уже показался кишлак. Не чётким контуром выделяются в быстро надвигающихся сумерках его глинобитные строения.

Николай подъехал к крайнему, стоявшему несколько поодаль от кишлака, строению, огороженным невысоким дувалом (глиняный забор). Он поставил машину, так чтобы не было видно со стороны кишлака и, заглушив двигатель машины и взяв с собой автомат Калашникова, пошёл на встречу. На груди его, под черной лётной курткой-«техничкой» грела душу граната-лимонка. В боковом кармане брюк на бедре, рядом с сигаретами и зажигалкой, лежал его небольшой пистолет. Если что-то пойдёт не так-то живым он даваться не собирался…

Войдя во внутренний двор, он увидел охранника-мальчишку с допотопной винтовкой наперевес. Можно было не сомневаться — оружие боеспособное. Юноша предостерегающе поднял свою худую руку и тоненьким голоском, на ломаном русском произнёс:

— Твоя автомат не надо!

Николай, по радушному приёму понял, что о нем предупреждены и его здесь ждут. Это вселило некоторую уверенность в успехе, задуманного им, дела. Он, не обращая внимания на часового, вошёл во внутрь глинобитного дома. Зайдя с темноты в освещённую керосиновой лампой комнату, где не было ни единого окна, он на секунду ослеп от света. По ходу дела отметил этот факт. Через секунду глаза Николая привыкли, и он увидел два ствола направленных на него. У Салима в руках, был автомат, а у его товарища здоровый «маузер». Можно было, не спрашивать умеют ли они ими пользоваться. Николай не спеша снял с плеча АКМ и поставил его рядом с входом. Он оказался в просторной, без мебели и стульев комнате, с низкими потолками. Прямо на глиняном полу, специально для сидения, лежала стопка с «курпачёй»: — стёганным ватным одеялом. Николай сел на него и по-восточному подогнул под себя ноги. Осторожно-аккуратно, чтобы не выдать пистолет в правом накладном кармане брюк. Салим, тоже присел на курпачу напротив, но автомат положил себе на колени. Николай заметил, что оружие снято с предохранителя и находится в положении «к бою».

Контрабандист Салим-джан, был невысокого роста, с небольшой, аккуратно стриженой бородкой. Одет он был в узбекский стёганый халат и военные брюки, заправленные в сапоги. На голове его красовалась тюбетейка. Его товарищ остался стоять на ногах, но отошёл на пару шагов и засунул «маузер» за пояс. Чёрная, густая, борода у него начиналась прямо от глаз и почти полностью закрывала лицо. Был он толст и высок, почти «подпирал» своей лысо-выбритой головой, невысокий потолок «мазанки». Казалось, что он не поворотлив, но Николай, почему то был уверен, что это не так. На ногах его были советские армейские ботинки. Брюки цвета «хаки» и просторный халат, перетянутый широким ремнём, довершал колоритный наряд телохранителя…

— Салам, Салим-джан — поприветствовал Николай контрабандиста.

— Здравствуй лейтенант. Что заходишь, как к себе домой, шайтан! — Сердито ответил Салим, испуганный внезапно-ожидаемым приходом офицера.

— А ты что же испугался? — спросил Николай, доставая пачку сигарет без фильтра и бензиновую зажигалку, из широкого кармана «технички». При этом его движении бородач схватился за ручку «маузера», но увидев в руке зажигалку, успокоился.

— Мне чего бояться? — явно труся, сказал Салим. — Это мой дом, мой кишлак, мой земля, мой страна. Это ты сюда пришел кафир.

— Ну, я не сам пришёл, меня пригласили. И пригласил меня ты — миролюбиво произнёс Николай. — И вот я пришел, как договаривались.