Виталий Скворец - Союз-Афган

Но только похожее.

…Она быстро поняла, что он не против «уколоться». Но в отличие от неё, колющей себе всё, что давало «кайф», предпочитал «классику» — медицинские препараты. Став офицеру необходимо-близкой, она не только всецело заполнила собой его молодую жизнь, но и узнала некоторые тайны, из которых надеялась извлечь существенные выгоды. И хотя ей не хотелось посвящать в свои планы никого, ей всё же пришлось это сделать.

Одна она не справится. Ей срочно нужен Санек. Да и Егору она не хотела ничего плохого. Классный он всё-таки парень! Молодой капитан в отставке. И у него есть то, что нужно ей.

Её материальная независимость…

Егор с брезгливым неудовольствием вспоминал эту преждевременно закончившуюся для него войну. Было что-то хорошее, но не помнилось. А вот боль, гной и крики раненных солдат и офицеров постоянно напоминали о себе в кошмарно-реальных снах. Напряжение военных дней и бессонных ночей, казалось, могут свести с ума. Но он нашёл для себя выход. Нашёл свою отдушину…

…Однажды он вышел на перекур в госпитальную курилку, где в это время находился после перевязки легко раненный, сержант-десантник, чувствуя себя особенно плохо, «неважнецки», после выпитого накануне с сослуживцами спирта. Тут ещё хирургическая операция с тяжёлым ранением в живот. Раненый десантник, скончался прямо в операционной. Совсем молодой русский парнишка из десантно-штурмового батальона.

Не выдержал.

Отмучился.

Сержант, привёзший своего раненного бойца, был «темнее тучи». Не из-за своего ранения в руку. Ему было тоскливо — плохо, по русски говоря, хреново на душе, от гибели своего друга. Сколько раз они с убитым товарищем делились сухпайком и последним глотком воды! Сколько пережито вместе.

И вот он живой, а погибшего друга повезут домой грузом «200», к убитым горем родителям и младшему братишке.

Сержант не торопливо курил забитый в папиросу гашиш, запах которого разносился далеко за пределы курилки в стоящем от зноя воздухе. Он зло, с остервенением-глубоко затягивался, желая протолкнуть внутрь себя невосполнимую утрату. Егору, как старшему по званию, полагалось сделать хотя-бы замечание…

Но он опустошённо-молча сел возле сержанта и закурил свои сигареты.

— Будешь? — спросил тот, протягивая «косяк», забитый в папиросу «афганки».

Егор до этого никогда не «баловался» наркотиками. Равнодушно-сторонне чурался, тех сослуживцев, которые позволяли время от времени, снимать стресс таким образом. А тут, почему-то безропотно взял папиросу и затянулся.

Закашлялся, и затянулся ещё…

И ещё…

Он не заметил, как ушёл сержант, оставив его одного. Просидел пару часов в курилке с потухшей сигаретой в руке. Приходили и уходили люди, кто-то о чём-то спрашивал. Он не отвечал. Сослуживцы не лезли к нему и, не дожидаясь ответов, уходили. Остановилась жестокая война. Остановилось время. Он на некоторое время заснул. Заснул сидя, прямо в курилке. Проснулся бодрым и отдохнувшим. Со «зверским» аппетитом.

Именно в тот день он впервые по-настоящему пожалел, что отказался, по протекции, от службы в стационарном госпитале Кабула. Ему хотелось хлебнуть трудной романтики военной службы. С радостной гордостью мечталось о той пользе, которую он принесёт. И он действительно, спасал жизни и здоровье людей! Однако вся эта война, с героическими лозунгами и призывами, красивая на картинках и в рассказах, оказалась, просто УЖАСНА. Егор знал теперь точно, что он, сын военного хирурга, боится её…

И вот ТЕБЕ романтика, пропитанная кровавыми бинтами, болью и скорбью, муками и страданием. Криками и стонами раненных бойцов. Смертельными исходами…

НА!..

Жри её столовыми ложками, пей с ведра, пока не захлебнёшься, ешь с солдатской кашей пополам с песком, пей из армейской фляжки тёплую воду с лимонной кислотой, насыпанной для дезинфекции. Запивай весь этот ужас неразведённым спиртом, в надежде, что это поможет не сойти с ума от внутреннего напряжения. Получай, романтик, душевную боль, от страданий раненных с ампутированными конечностями, от смертей ребят, которым не смогла помочь медицина!..

Так, постепенно, после этого случая, Егор пристрастился к анаше, которую уже курил как сигареты. Иногда «баловался» морфинчиком…

Эти моменты, когда Егор «улетал в нирвану», уколовшись наркотиком, были его дезертирством от ужасов войны.

«Романтики» хватало с лихвой…

Санёк торопился на свидание, назначенное ему Татьяной. Он ничего толком не понял из короткого телефонного разговора с ней. Понял основное — дело не шуточное. «Кусков» на сто. И хотя, за девять месяцев со Славика «сдоили» тоже не плохо, да и другие дурашлёпы были, он всё равно, услышав о намечающейся «делюге» бросил все дела, и, прыгнув в свою новую машину, «шестёрочку» (ВАЗ-оо6), помчал на «стрелку». Тут стоит сказать, что дело не в том, что Санёк был жаден. Дело в том, что он был патологически жаден, до самозабвения. Его любовь к денежным знакам не поддавалась никаким описаниям.

Через полчаса после звонка Танечки он уже подходил к назначенному месту встречи. Это было летнее кафе, находившееся в Сквере революции, в центре Ташкента. Как раз напротив памятника — гранитного бюста Карла Маркса. Место было удобным ещё и тем, что в будний день можно было спокойно поговорить о «тёмных» делишках. Весь советский народ «вкалывал» на благо СТРАНЫ. Людей на улицах, в этот утренний час, было мало. Ташкентские куранты пробили одиннадцать часов утра…

В летнем кафе, за выставленным на улицу столиком, лениво-вальяжно поглощая сладко вкусное мороженое маленькой пластмассовой ложечкой, ждала Таня…

Выразительно-бесстыжие, накрашенные глазки Танечки, лениво-бесстрастно осматривали посетителей летнего кафе. Маленькие красно-помадовые губки её, открывались только в двух случаях: когда надо было закинуть порцию мороженого, или сказать «нет» очередному желающему подсесть за её столик. Она с недовольством осматривала контингент, присутствующий в кафетерии…

Кофе, здесь не подавали. Не ресторан.

…Низкие цены на мороженое, напитки, лимонады и шампанское, предопределяло состав отдыхающих. Сидело несколько студентов. Её столик, стоял несколько отдельно от остальных, почти с боку, от здания кафетерия.

Но вот фигурка её оживилась. Она увидела Сашу, приближающегося к ней через тенистый скверик. К ней на встречу, шел крепкий парнишка, двадцати трёх лет. Он был одет в лёгкий джинсовый костюм, рублей за пятьсот, и фирменные кроссовки. На лице солнцезащитные очки, «под Леннона». Как и обещал, появился ровно через полчаса. Он не опаздывал…