Ханс Лалум - Люди-мухи

Полминуты спустя мы позвонили в дверь квартиры 2А.

Сара Сундквист слегка подкрасилась и надела черное платье, которое скорее подчеркивало, чем скрывало ее бюст. Открыв дверь, она порывисто обняла меня и воскликнула, что очень рада снова видеть. Интересно, подумал я, записывает ли Патриция ее слова? Вынужден был признать, что для убийцы – если она, конечно, убийца – Сара держалась очень хладнокровно. А ведь она должна была жить в постоянном страхе разоблачения! Естественно, она пришла в замешательство, увидев Патрицию, но, когда я объяснил, что это моя секретарша, пожала Патриции руку.

– Я ездил в Сэлен и побеседовал с начальником тамошней полиции. Оказывается, кое-кто успел побывать там до меня… – начал я.

Больше мне ничего не потребовалось говорить. Маска слетела с нее, из глаз хлынули слезы. Театрально пожав плечами, Сара Сундквист развела руками и извинилась за то, что не рассказала мне о своей поездке в Сэлен. Она боялась оказаться под подозрением, если узнают о ее интересе к тому эпизоду из прошлого Харальда Олесена; до сих пор она надеялась, что ее история не откроется. После того как Ханс Андерссон рассказал ей об Оленьей Ноге, она несколько раз спрашивала о нем Харальда Олесена, но безуспешно. Ей очень хотелось бы повидать Оленью Ногу, если он еще жив! Во-первых, она обязана ему жизнью и хотела поблагодарить; во-вторых, надеялась узнать еще хотя бы что-нибудь о судьбе своих родителей. Но Харальд Олесен отказался отвечать и даже намекал на то, что Оленья Нога умер. Если же он жив, она понятия не имеет, кто он и как его зовут.

Затем я спросил, почему она умолчала о том, что шантажировала Харальда Олесена. Сара Сундквист призналась, что Олесен действительно давал ей деньги, но отрицала, что шантажировала его. Однажды, после того как она в очередной раз пришла к нему с расспросами о родителях и Оленьей Ноге, он вручил ей толстый конверт. Вернувшись домой, она вскрыла конверт и с удивлением увидела пятьдесят тысячекроновых банкнотов. На следующий день она попыталась вернуть Олесену деньги, но он попросил ее оставить их себе и забыть обо всем. Сара положила деньги в банк, но забыть о прошлом не могла. Деньги лишь усилили ее подозрение в том, что Харальду Олесену больше известно о ее родителях, чем он говорит.

Когда я спросил, не хочет ли она изменить показания относительно дня убийства, Сара смутилась и, запинаясь, ответила, что ей нечего добавить. Она несколько раз извинилась за то, что ввела меня в заблуждение – по ее словам, от отчаяния. Потом она повторила, что ей неизвестно о том, кто убил Харальда Олесена. Сама она не имеет к убийству никакого отношения. Никогда не просила у Олесена деньги, а завещание вообще потрясло ее до глубины души.

Я покосился на Патрицию; она как раз дважды постучала ручкой по блокноту. Я поблагодарил Сару и попросил временно оставаться дома и никого, кроме нас, к себе не впускать. Она сгорбилась в кресле и шепотом повторила, что не убивала Харальда Олесена. Потом пообещала никому, кроме нас, не открывать дверь. Последние слова она повторила дважды, как клятву, когда я выкатывал Патрицию на лестничную площадку.

– Она по-прежнему что-то скрывает, – заметила Патриция, едва мы оказались в лифте.

Я вынужден был признать, что ее слова совпадают с моим ощущением.

– Что же нам делать? – спросил я.

Патриция выглядела решительно.

– Что ж, будем надеяться, что, если она хорошенько поразмыслит в одиночестве, все еще наладится. Она явно чего-то боится. Либо того, что совершила сама, либо того, что видела. Но она так напугана и напряжена, что сейчас давить на нее нет смысла. Вначале нужно во всем получше разобраться. Надеюсь, кое-что выяснится там, куда мы сейчас направляемся.

Ее слова звучали очень убедительно. Я спросил, куда мы теперь.

– На третий этаж, – сказала Патриция и нетерпеливо нажала кнопку лифта.

В кабине лифта Патриция в своей инвалидной коляске выглядела особенно маленькой и худенькой, но ее голос был таким же звонким и уверенным, как дома, в просторной библиотеке.

– Для начала похвали его за то, что он вернулся. Потом спроси, какие чувства он испытывал, узнав о смерти Харальда Олесена. Напомни о его старом конфликте с Олесеном и предположи, что сюда он переехал из-за этого, а также намекни, что у него в квартире был не один пистолет, когда он только прибыл сюда. И наконец, узнай, кого он видел у двери квартиры Харальда Олесена накануне убийства. Надеюсь, из разговора с ним мы узнаем много интересного. Главное, не забудь, куда поставить мое кресло!

Настроение Патриции все время менялось: то она была серьезной и сосредоточенной, то начинала ехидничать. Неожиданно она тихо хихикнула:

– До известной степени я понимаю, почему Кристиан Лунд изменил жене! Я почти позавидовала ее природной красоте и умению соблазнять. Кстати, даже если она не виновна ни в чем другом, одного у нее не отнимешь: она безответно влюблена.

После слов Патриции сердце у меня забилось чаще, но я не хотел отвлекаться от сути дела. К счастью, в тот миг лифт остановился на третьем этаже. Я выкатил Патрицию и позвонил в дверь квартиры, соседней с квартирой Харальда Олесена.

Даррел Уильямс оставался дипломатом до мозга костей. Он встретил меня лучезарной улыбкой, пожал мне руку и сразу же извинился за то, что ему пришлось на время покинуть Норвегию по делам службы. Он бросил на мою спутницу недоверчивый взгляд, но сочувственно покачал головой, услышав о том, что секретарша получила травму, катаясь на лыжах. Он немного смягчился, когда я объяснил, что наш разговор будет неофициальным и я веду запись лишь для себя.

Я поставил коляску Патриции посреди комнаты; мы же с Даррелом уселись в те же кресла, что и в прошлый раз несколько дней назад. На сей раз обстановка была определенно трезвой: на столе стояли не бутылки со спиртным, а большой графин с водой. Несмотря на улыбку, наш хозяин держался скованно. В прошлые встречи я ничего подобного за ним не замечал.

– Рад, что вы вернулись. Вы, несомненно, понимаете, что ваше исчезновение, вопреки моим рекомендациям, едва не стало причиной весьма неприятной ситуации. – Уильямс молча смотрел на меня, надеясь на продолжение. Я не обманул его ожиданий: – Поэтому, повторяю, я рад, что вы вернулись. Все мы надеемся, что дело получится завершить без дальнейших осложнений. Но все зависит от того, что вы сейчас мне скажете. Как говорится, лучше поздно, чем никогда; рассчитываю получить полные и правдивые ответы на наши последние вопросы.

Даррел Уильямс, сосредоточившись, подался вперед. Он совсем не показался мне человеком-мухой; куда больше он напоминал льва, медведя или другого крупного зверя.