Том Смит - Колыма

Лев не представлял себе, как венгерское восстание может добиться успеха, хотя бы чисто теоретически. Он видел повстанцев, вооруженных кирпичами и бутылками с бензином. Они дрались бесстрашно, сражаясь за свои дома и землю. Но, как бывший солдат, он не видел в их действиях стратегии. Кампания была бессистемной, импровизированной и велась наудачу. В отличие от восставших, Советская Армия являла собой самую мощную военную силу в мире – как в том, что касалось численности, так и в технологическом плане. И Панин со своими собратьями-заговорщиками намеревался сделать все от них зависящее, чтобы такое положение сохранялось и впредь. Они никогда не смирятся с потерей Венгрии, какой бы кровью ни обернулся конфликт. Но сейчас, идя по улицам, Лев вынужден был признать, что советское присутствие в городе более не ощущалось. Нигде не было видно ни танков, ни войск. Многие из венгерских повстанцев оставили свои позиции.

Фраерша остановилась. Они подошли к какому-то учреждению – небольшому, ничем не примечательному зданию. У передних дверей наблюдалось столпотворение, люди все время входили и выходили. Карой, с трудом опираясь на раненую ногу, поравнялся со Львом.

– Это – штаб-квартира УГБ.

Лев спросил:

– Ваш сын?

– Он служит здесь. Наверное, офицеры разбежались сразу же после начала мятежа.

Фраерша заметила, что они о чем-то разговаривают, и подошла к ним.

– Вам знакомо это здание? Здесь размещалась венгерская тайная полиция. Сотрудники бросили его и теперь где-то прячутся. Но мы их найдем.

Карой постарался ничем не выдать охватившего его беспокойства, а Фраерша продолжала:

– Теперь, когда город освобожден, это здание открыто для публики. Хранившиеся там секреты перестали быть таковыми.

Захватившие здание повстанцы остались внутри, и места для вновь прибывших не нашлось. Фраерша вывела свой небольшой отряд во внутренний дворик. С балконов летели листы бумаги с рукописным и печатным текстом, со штампами и без – бюрократия террора. Сгущались сумерки. Электричество работало не везде, и, чтобы компенсировать его нехватку, на балконах и в коридорах зажгли свечи. В служебных помещениях было не протолкнуться от горожан, разбиравших папки с делами. Мужчины и женщины небрежно перелистывали страницы, на которых излагались их собственные прегрешения. Лев смотрел на то, как многие плачут при этом, и не нуждался в переводе. Папки содержали имена родственников и друзей, донесших на них, в точности передавая их кляузы. Словно тысячи зеркал разбились об пол: он видел, как повсюду мелкими осколками разлетается вера в человечество. Фраерша прошептала:

– Идем вниз.

Если в комнатах и кабинетах яблоку было негде упасть, то на лестнице, ведущей в подвал, они не встретили ни души. Взяв каждый по свече, они стали спускаться. Воздух был сырым и холодным. В точности зная, что написано в тех папках, Лев нисколько не сомневался и в том, что их ждет внизу: камеры, где подследственных допрашивали и пытали.

С потолка на потрескавшийся бетонный пол капала вода. Все двери камер были распахнуты настежь. В первой камере они увидели стол и два стула. Во второй в центре пола располагалось сливное отверстие, а больше в ней ничего не было. Лев исподтишка поглядывал на Зою – его так и подмывало подхватить ее на руки и унести из этого проклятого места. Девочка крепко держалась за руку Малыша. Лев стиснул кулаки, спрашивая себя, сколько еще Фраерша намерена водить их по этому подземелью. К его удивлению, на Фраершу, которую он полагал бесстрашной, здешние помещения произвели гнетущее впечатление. Он вдруг подумал о пытках, которые ей пришлось вынести после ареста. Она вздохнула:

– Давайте выпьем за то, чтобы все это поскорее кончилось.

На краткий миг, в темноте, она вновь стала человеком.

Отпраздновать победу Фраерша решила во дворе своего дома. Она пригласила всех желающих, выставив в качестве угощения ящики с крепкими спиртными напитками, ликерами и шампанским – запасы, предназначенные для элиты, для сливок общества, – которых многие из ее гостей ни разу в жизни не пробовали и которые она приберегала как раз для такого момента. По мнению Льва, подобные приготовления означали, что Фраерша никогда и не сомневалась в успехе своего предприятия. В центре двора развели костер, чтобы согреться, навалив кучу бревен ростом с человека, и языки пламени лизали ночное небо. Повстанцы откуда-то притащили чучела Сталина и его здешнего последователя Ракоши, нарядив их в форму, снятую с убитых советских солдат, и бросили в костер. Лев обратил внимание на то, что Фраерша, стоя на балконе верхнего этажа, фотографирует пылающие пугала, тщательно выбирая ракурс.

Когда чучела превратились в пепел, во дворе появился цыганский оркестр. Музыканты судорожно сжимали в руках разрисованные вручную инструменты. Поначалу они играли довольно робко, опасаясь, что звуки их скрипок навлекут на них огонь советских танков, но постепенно забыли о своих страхах. Музыка стала громче, темп ускорился, и повстанцы пустились в пляс.

Лев и Раиса, которых охраняли вооруженные бойцы, сидели чуть поодаль от пирующих. Они видели, как Зоя напилась на радостях, потягивая шампанское, и щеки ее заалели. Фраерша пила из бутылки, которую больше не предлагала никому, и выпитое не оказывало на нее заметного действия. Заметив, что Лев смотрит на нее, она подошла к ним.

– Можете потанцевать, если хотите.

Лев спросил:

– Как ты намерена поступить с нами?

– По правде говоря, я еще не решила.

Зоя убеждала Малыша потанцевать с ней. Когда ей это не удалось, она просто схватила его за руку и вытащила в круг людей у костра. Хотя она своими глазами видела, как он, словно кошка, с легкостью карабкается по водосточным трубам, в танце он выглядел неуклюжим и неповоротливым. Зоя прошептала:

– Представь, что здесь нет никого, кроме нас двоих.

И они закружились вокруг костра, окружающий мир перестал существовать; они двигались все быстрее и быстрее, пока не остановились, тяжело дыша, и зрители разразились громкими аплодисментами. Но для них мир продолжал кружиться, и они вцепились друг в друга, чтобы не потеряться в этом разноцветном вихре.

30 октября

Костер догорел, оставив после себя груду янтарных углей и обожженные головешки. Цыганский оркестр отыграл свое. Пирующие разошлись по домам, во всяком случае те из них, кто еще был способен стоять на ногах. Малыш и Зоя лежали, накрывшись одним одеялом, неподалеку от костра. Карой что-то невнятно мурлыкал себе под нос. Он выпросил бутылку, чтобы унять боль в раненой ноге, и изрядно захмелел. А Фраерша, полная сил и свежая, словно отдыхала всю ночь, предложила: