Мила Бояджиева - Ядовитый цветок [= Маски любви]

— Конец! Первый сет завершен. Пора передохнуть, ребята! — Замахал руками, Сэм, испугавшийся за разрумянившуюся, тяжело дышащую Сандру.

— Уф! В жизни не имел более опасного противника! — Пружиня на носках, Дастин протянул Сандре руку. — Поздравляю с первой победой!

— Я выиграла?

— Ну, конечно, девочка — ты победила! Ты вернула себе радость игры, движения… — Горячо сжал её плечи Сэм. — Отсюда уже совсем близко… до Олимпийских Игр.

— Ты хотел сказать… — Сандра виновато посмотрела на мужчин. — Вчера Дастин предполагал, что азарт игры заставит меня забыть о болезни и выпорхнуть из этого кресла…

— Ну, не сразу же, детка! Необходимо регулярно разминаться. Я позабочусь о хорошем тренере… — Самуил протянул руку Дастину. — Отличная идея, мистер Морис, благодарю.

— Доктор Вальнер был бы доволен мной. Он чрезвычайно озабочен состоянием моих мышц.

— А в чем дело, Сандра? Вы держали ракетку крепкой рукой. И, если позволите… — Присев на корточки, Дастин запустил руку под брючину Сандры, ощупывая икроножную мышцу. — Ну, на спринтера вы пока не тянете, а вообще прекрасная форма.

Сандра замерла, ошеломленная его поступком. Ей показалось, что её кожа ощутила прикосновение теплой ладони, сердце гулко ударило и щеки залила краска…

— А тренировка пошла тебе на пользу. Совсем другой цвет лица. Обрадовался Сэм. — Как у йоркширской фермерши. Жаль, что господин Морис нас покидает.

— Черт бы побрал эти дела! Мой визит и так затянулся. Признаться, я не рассчитывал, что так приятно проведу время. — Дастин поцеловал руку Сандре. — Надеюсь, наша следующая встреча пройдет в более деловой обстановке. Не провожайте меня, господа, я тороплюсь на самолет. Если ещё не опоздал. — Он улыбнулся задорной мальчишеской улыбкой и легко побежал прочь, растворяясь в пятнистой тени сада.

Сандра не успела перевести дух, а Дастин уже исчез. Она втайне надеялась, что они успеют пообедать вместе. И что впереди хотя бы пара часов…

— Мистер Морис пишет книгу о «роковых спутниках» и хотел разузнать кое-что насчет моего злополучного камня. — Объяснила Сандра бесцветным, погасшим голосом. — Порой мне как-то неприятно осознавать, Сэм, что этот убийца принадлежит мне. — Она сняла с головы косынку и закутала шею, зябко съежившись.

— Выше голову, девочка. — Самуил посмотрел в ту сторону, где скрылся Дастин, и в раздумье почесал плешь. — Сдается мне, у тебя скоро появится защитник.

Надув щеки, Сэм шумно выпустил воздух. Он подумал о том, что необходимо срочно собрать досье на журналиста Дастина Мориса и повременить с объявлением о банкротстве Сандры.

— О, Боже мой, Дик! Наконец-то я дома… — Раскинув руки, Клер бабочкой кружила в огромном зале нью-йоркской «конуры» мужа. — Веришь, дорогой, только тут, в нашем гнездышке, я чувствую себя спокойно! И так возвышенно…

Она выбежала в сад, бурно разросшийся на крыше пятидесятипятиэтажного здания. Гул ночного города, сияющего внизу мириадами огней, едва доносился на эти высоты. По лиловому небосклону неслись рваные, грозные облака. Резкий январский ветер сеял мелкую водяную пыль.

Закутавшись в манто из русской лисицы, Клер втянула ноздрями знакомый, бодрящий и в то же время настораживающий воздух. Воздух сражения и победы. Приятно было думать о том, как не прост оказался путь смазливой девчонки из кварталов бедноты, где в чаду подгоревших гамбургеров светятся пестрым неоном полуподвальные забегаловки, к роскоши парящего в небесах пентхауза.

Клементина Бривзски. дочь польского эмигранта, вкалывающего с утра до вечера в автомастерской, могла бы считать вершиной жизненного везения работу барменши в ночном клубе с развлекательным шоу. Для этого ей предстояло сделать мощный рывок от девочки, подрабатывающей на панели, к фаворитке или даже супруге какого-нибудь крепенького мужичка из числа бронксовских содержателей увеселительных заведений.

Мало кому так везло. Но Клементину считали хорошенькой, очень хорошенькой. Она почти сразу попала на стезю «искусства», позируя для довольно целомудренных снимков, которые в 70-е считались чуть ли не порнографией. Пышнотелая блондинка на фотографиях не вступала ни с кем в интимные отношения, а лишь манила к ним, старательно закрывала руками интимные места и «забывая» снять какие-либо предметы одежды — высокие лаковые сапоги, колье, подвязки с чулками или даже пушистое боа.

В двадцать три она, наконец, попала в Лос-Анджелес, чтобы поджаривать сосиски в окраинном гриль-баре, а ночами подрабатывать проституцией себе «на шпильки». Вместо того, чтобы опуститься на дно, загубив красоту под синяками и запойными отеками, Клементина открыла в себе талант, над развитием которого старательно работала.

Она решила, что профессионализм в сексе получше университетского образования, и отнеслась очень серьезно к связи с пожилым, обрюзгшим, опустившимся развратником, достигшим вершин мастерства в искусстве любви.

Гарри провел жизнь в путешествиях, старательно изучая достижения различных эротических школ. Философ по образованию, полукровка испано-еврейского происхождения, он намеревался посвятить старость написанию подробного трактата об исторической эволюции физиологии совокуплений. Не известно, осуществились ли творческие планы Гарри — прожив с ним два года в качестве прислуги и ученицы, Клементина почувствовала себя намного уверенней. Философ-развратник выдал ей высшую аттестацию, присудив звание «чертовки», что означало высшую степень власти над представителями сильного пола. Однажды Клер исчезла, оставив нищего неудачника. Она решила, что готова к самостоятельной борьбе за личное счастье.

С подачи Гарри сообразительная полька выкрасила волосы в иссиня-черный цвет и стала называть себя Клер Ривз.

Вскоре Клер удалось на деле проверить ценность полученного эротического образования. Очевидно, она была настолько хороша в постели, что новый покровитель позволил ей петь со сцены в поставленном им для третьеразрядного ресторанчика шоу.

Музыкального дарования у Клер, к сожалению, не обнаружилось. Зато в свете софитов, в окружении кордебалета, полуобнаженная красотка смотрелась отлично. Здесь Клер увидел спившийся, но все ещё продуктивный режиссер музыкальных комедий и вдохновился идеей сделать из аппетитной польки новую Мерилин Монро. Затея не имела особого успеха. Пять лет кинокарьеры Клер принесли жалкие плоды. Актрису узнавали на улицах, но никто из голливудской элиты не помнил её имени, пренебрежительно морщась: «ах, та — сисястая!»

Ей исполнилось тридцать лет, энтузиазм борьбы за место под голливудским солнцем иссякал, когда на пути Клер появился Дик Уэлси.