Мила Бояджиева - Круиз Розовая мечта

…«Пусть, пусть, пусть!» — Я ходила вдоль ларьков на торговой площадке возле метро. Припарковаться у магазинчика, торгующего гигантскими медведями, крокодилами, гориллами не удалось. Делая вид, что рассматриваю витрины, поджидала Юла. Мое внимание привлек теплый мужской шарф с приятным серо-бежевым рисунком. Я даже потрогала его, представляя, как наброшу пуховую мягкую ткань на открытую шею Юла. И отошла — делать ему подарки я не имела никаких оснований. Вот если бы день рождения или Новый год…

Вокруг торговали и покупали. сквозь чистенькие витрины глядели в февральскую муть подсвеченные изнутри штабели разнокалиберных бутылок с неведомыми ранее напитками, сверкала бижутерия, манили своих будущих хозяев меховые зверушки, отчаянно красовались завезенные неведомо откуда в эту стужу живые цветы.

Кто-то сжал меня сзади за плечи, не давая возможности двинуться, Я удивилась, как крепко держали меня его руки и как высоко над моими глазами сияли его глаза, когда я все же вырвалась и обернулась. Губы Юла тут же коснулись моего виска — но не мимолетно-дружески, а очень интимно — горячие и жаждущие.

Мы чуть ли не бегом ринулись к машине, расталкивая людей, жующих у киоска гамбургеры. В морозном воздухе запах жареного мяса казался очень аппетитным. И почему-то от этой пестрой людской толчеи, от роскошных цветов, обреченных замерзнуть в своих хрустальных целлофановых колпаках, от спортивного марша, грянувшего из стадионных репродукторов, меня охватило несказанное веселье.

Захлопнув дверцы, мы почувствовали себя защищенными от внешнего мира. Крошечный домик с запотевшими стеклами — необитаемый остров. Я увидела в зеркальце свои раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, а затем — глаза Юла, виноватые и печальные. Он сжал пятерней лоб, поморщившись, как от боли. Затем откинул назад длинные пряди и попросил, глядя прямо перед собой:

— Поехали куда-нибудь.

Мы тронулись куда глаза глядят.

— Почему ты не носишь шапку? — Кажется, я направилась в район Марьиной рощи.

— Не люблю.

— А шарф?

— Нету… У меня вообще многого нет. — Зло добавил он. — Например, возможности покормить тебя хорошим обедом. Я заметил, как ты смотрела на гамбургеры.

— Работа, которую ты нашел, не ладится?

— Наверно, я не умею приспосабливаться. Не научился быть «шестеркой».

— О, ещё вся жизнь впереди! Только надо твердо усвоить, чему стоит учиться, а чему нет. «Шестеркой» тебе, видимо, уже не стать. А вот приспосабливаться жизнь заставит. Выбиться в «генералы» — ведь это и значит — приспособиться, подмять обстоятельства под себя. А ты сильный. — Я усмехнулась, имея ввиду его любовный натиск. Так использовать меня способен далеко не каждый. — Неужели я стала бы катать по Москве с заурядной личностью?

— Спасибо, доктор. Вы умеете вселить оптимизм.

Заметив вывеску нового кафе «Посиделки», я притормозила.

— Скажи, если мы перехватим блинчик за мой счет, ты оставишь попытки соблазнять меня? — Ведь это уже будет квалифицироваться как альфонсизм. Да и мне не хочется покупать твою привязанность. — Я с вызовом посмотрела на него. — Как быть?

Юлий нахмурился и опустил глаза.

— У меня были деньги. Я специально взял. Но потратил.

Он настолько сейчас напоминал провинившегося мальчишку, что я потрепала его затылок и задержала руку — волосы у шеи были мягкими, густыми, теплыми. Юл поймал мою поспешившую сбежать руку и прижал к губам ладонь. У меня захватило дух. Странным образом сочетались в моем спутнике мальчишество и мужественность. Гремучая, убийственная смесь.

— Предупреждаю, я съем очень много. На нервной почве у меня с детства проявляется страшный аппетит. — Сказал Юл, когда мы вошли в кафе.

Гардеробщик любезно принял моего «леопарда» и хиленькую куртку Юла. Я увидела его без верхней одежды и улыбнулась: точно такой свитер, как я одевала на работе! Но изрядно поношенный, со светящимися на локтях проплешинами. Воротничок белой рубашки, выглядывающий из-под круглого выреза, намекал на некую торжественность костюма. Вся его вытянутая, худощавая фигура навевала образы белогвардейской эмиграции, каких-то голубокровных Галицыных и Оболенских, сгинувших в константинопольских трущобах.

В маленьком уютном зальчике, оформленном под сельскую харчевню, было пустынно и тепло. Празднично пахло пирогами, а на деревянной стене висели ходики с кукушкой.

Я заказала бульон и кучу всяких блинчиков — с картошкой и грибами, с кислой капустой, с мясом, ватрушки и пряники.

— Может быть, что-нибудь выпьешь, согреешься? — Предложила я, почувствовав неловкость. — Мое настроение стремительно менялось — из огня да в полымя. От жара оголтелой, дурашливой радости меня бросило в озноб сомнений. Я словно неслась в пропасть, не умея и не желая замедлить падение.

Нам принесли графинчик с «рябиновкой». Юлий налил мне, но я со вздохом остановила рюмку:

— Было бы весьма кстати. Но я за рулем. И не смейся, пожалуйста, — я не из породы лихачей. Никогда не нарушаю и не подкупаю гаишников.

— Ты всегда поступаешь, как следует, соблюдаешь правила уличного движения и вообще — Правила. — Значительно добавил Юл, глядя мне в глаза. Ведь что-то происходит, правда? Что-то происходит с нами. И это ты считаешь сплошным нарушением. Нарушением твоих принципов, незыблемых жизненных правил. Испуганная, как затравленный зверек… Пей, товарищ пассажир. Машину поведу я. — Он положил на стол водительские права.

Я одним махом осушила рюмку — «Со свиданьицем, шофер!»

— Вот и молодец. — Юлий покрутил свою нетронутую рюмку. — Я бы, конечно, тоже махнул. Но уважаю твои водительские принципы и чту правило «чужой тачки». Даже если это очень старое «вольво» — рисковать чужой машиной не стоит.

— А рисковать чужой жизнью? — Я снова проглотила обжигающую настойку, торопясь подавить нарастающее беспокойство.

— Мы только этим и занимаемся. Рискуем чужой жизнью фактом самого рождения… И мне сейчас ужасно стыдно, что я — рискую твоей. — Юлий взял меня за руку. — Благополучная, преданная, немного рискованная, но очень сердобольная женщина… — Он рассмотрел мою ладонь. — Теперь она вынуждена нанести рану вот этой самой рукой. Ранить, а может даже — убить. Ведь ты любишь своего мужа — долго и верно. И ты не можешь прогнать меня. Потому что лучше всех знаешь — мне будет очень трудно выжить без тебя… Уж так получилось… Прости, доктор…

— Почему, почему так получилось? — Взмолилась я с пьяненькой слезой. Я никому не хочу причинить боль.

— Не знаю. Есть сюжеты, которые сочиняют какие-то небесные Шекспиры. И мы невольны менять свою роль. — Юлий поднялся и протянул мне руку. — Пошли. Я покатаю тебя по моему маршруту.