Мила Бояджиева - Круиз Розовая мечта

— Не очень-то удались. Я лыжница аховая. И снег не люблю. Здесь своего полно. да и компания, сама понимаешь, не самая веселая… Но ведь Толя с Ирой должны были на три дня позже нас приехать!

— Видимо, сбежали пораньше. Вернулась девочка в расстроенных чувствах — то ли он ей в супружестве отказал, то ли здесь, в Москве, кто-то из её хахалей поездкой огорчился… Не знаю… Если честно, уверена, что не без криминала. Не похожа она на самоубийцу, да и на наркоманку — больно жизнью увлекалась.

— А с новичками трагические ошибки чаще случаются. Но, скорее всего, действительно, не угодила кому-то девочка. Только не нашему «донжуану» сама догадываешься — Толя на африканские страсти не способен. — Я помолчала, вспомнив свою «любовную» эпопею в Альпах, и добавила. — Впрочем, не он один. Береги своего менеджера и охранника, а то придется за приключениями в турцию ездить.

— Хорошо у тебя — все под рукой — и муж супермен, и юноша пылкий в ногах валяется. С романтической любовью и нерастраченным физическим потенциалом. — Завздыхала с тоской Аська.

— Хватит подкалываться. С мальчиком я распрощалась.

— Что, не порадовал в деле шизанутый Ромео? У них ведт, у ребятишек нынешних, тоже проблемы с женилкой. Только о валютном курсе и думают, на него и заводятся.

— У этого как раз все наоборот. Никаких проблем, кроме неудавшейся любви. Он даже работу приличную найти не может, вернее, не хочет. И к чему мне такие приключения? Аська на секунду задумалась, успев хрустнуть крекером и проглотить кофе.

— Дура ты, хоть и Слава. Интересно, в словацком языке нет имени Дура? А то можно было бы взять псевдоним… Ну, ладно, это я от ревности…

Мы договорились посидеть в каком-нибудь баре, помянуть Иру и обсудить личные дела. Но только через неделю, поскольку Ассоль Колчанова отбывала в деловую поездку по странам Балтии. На прощание Аська не удержалась, чтобы не подлить масла в огонь.

— А ты все же поинтересуйся у мужа, что с Толиной пассией на самом деле стряслось. Сдается мне, они оба здорово темнят, «суперагенты» фиговы.

Очевидно, я находилась не в том состоянии, когда запутанные вопросы не решаются сами. Мыслительные усилия лишь усложняли ситуации. Поломав голову целый вечер, я так и не поняла, кто, что и зачем умалчивает в этой истории. И очень пожалела о том, что не имею возможности поговорить начистоту с кем-то из близких людей. Толковый, преданный и достаточно отстраненный от этих дел друг был решительно необходим. Конечно же, мой изворотливый ум просто нашел повод, чтобы позвонить Юлию. — «Почему обязательно вступать в любовную связь? Я ему почти в матери гожусь, этому красивому мальчишке. Неужели нельзя поддерживать нормальные человеческие отношения?» Гипнотизировала я себя, ожидая услышать в трубке его голос. Но телефон молчал. И в тот вечер, и на следующее утро… Я вспомнила, что жалуясь на безденежье, Юл высказал предположение уехать в Сибирь, где давно обосновался и удачно вел какие-то дела его школьный приятель. Значит, таким образом он решил разорвать круг московских проблем. Ну, что же, если без личных эмоций, то выход найден правильно. Дай ему Бог…

Как только мне стало ясно, что все кончилось, едва начавшись, кончилось так быстро и бесповоротно, я сжалась от мучительной боли потерянное казалось сказочной ценностью. Этот странный мальчишка был единственным, необходимым мне сейчас человеком. А воспоминания о его глазах, руках, губах застилали сознание обморочной чернотой.

Сергей предполагал задержаться на работе. Чтобы не замирать от волнения у молчащего телефона (а вдруг Юл все же позвонит?), я вышла на морозную улицу.

К зеркальцу промерзшего автомобиля прижался пушистый зверек с полосатым черно-белым хвостом. Я включила обогрев, вспоминая то, что происходило в этом домике на колесах неделю назад, а потом, выехав на Ленинградское шоссе, отправилсь по маршруту нашего вояжа. Исколесив дорожки вокруг Тимирязевского парка, я все же ьнашла тот въезд среди елок, где в прорезаемой фарами темноте мы испытали мгновения сумасшедшего счастья. Да, мы оба, это несомненно. Безумная жажда близости охватила нас двоих, отменив все сомнения и запреты. Юл сорвался, дал волю своим чувствам, которые старался спрятать от меня. Почему же он исчез? Понял, что может разрушить мою жизнь, или боялся обременить свое существование связью с легкодоступной и, вероятно, привязчивой женщиной? «Так ты выглядела, Владислава Георгиевна, — легкодоступной и привязчивой. Женщиной трудного возраста, жадно хватающейся за последние чувственные радости», — внушала я себе, предполагая отогнать лирическую тоску злостью и отвращением.

Но тоска затопляла все волнами горячего отчаяния, балансирующего на грани истерики — между позывом к надрывному хохоту и дикими, неуемными рыданиями.

С замирающим сердцем и готовностью сорваться на смех или слезы я прошлась у метро «Динамо», обходя киоски и вдыхая ставшим теперь дорогим воспоминанием запах гамбургеров.

У закутанной в меха девушки купила красную распустившуюся розу на длинном стебле, прижала её к носу и почему-то почувствовала себя юной и сильной, полной желания властвовать и восхищать. В рукав моего жакета с обычными речами уличного приставалы вцепился живописный кавказец. Я легко отшила его, несясь на волнах своей любовной тоски.

Увидев в витрине понравившийся мне тогда мужской шарф, я тут же приобрела его и нацепила на шею, замирая от нежности, будто этот кусок шерстяной ткани был соучастником моего короткого счастья.

Уже совсем стемнело — над проспектом светился коридор оранжевого неона, а на липах зажглась пестрыми огоньками паутина крошечных лампочек. Я не могла проехать мимо, резко затормозив у поворота к Академии имени жуковского. Темная громада каменного генерала выглядела совсем одинокой на заснеженном пятачке скверика. Перебравшись через наваленный у обочины бурый сугроб, я подошла к памятнику и возложила на черный гранит свою алую розу: ведь и этот символ российского воздухоплавания был живым мужчиной, любившим, должно быть, и потерявшим кого-то. Так уж устроено на этом свете: рождение чревато смертью, встреча — прощанием, любовь — разлукой… как иногда спасительно действуют на раненную душу стопудовые банальности типа «Любовь, рифмуется с кровь», «чем дольше разлука, тем радостней встреча»… Я с улыбкой кивнула генералу: «Любовь смертна, а научный прогресс — вечен. Посему успешно процветает начатое вами, уважаемый… (я не могла разобрать выбитое на камне имя) дело».

И не успела вскрикнуть — человек, подкравшийся сзади, сильным рывком развернул и прижал меня к себе, закрыв поцелуем рот. Я сразу узнала губы Юла. Мне не надо было открывать зажмурившихся от неожиданности глаз, задавать себе вопросы, думать, сомневаться — все встало на свои места. Счастье, наверно, таким и должно быть — самодостаточным, когда ни добавить, ни убавить уже ничего нельзя.