Джоди Пиколт - Время прощаться

Она вытирает рот рукавом.

– Вы когда-нибудь болели гриппом, когда вам было тринадцать?

– Да, наверное.

– Я тоже. Не ходила в школу. Но бабушке нужно было ходить на работу. Поэтому некому было убрать волосы с моего лица, подать полотенце или имбирное ситро. – Она смотрит на меня. – Неплохо было бы поболеть в окружении родных, понимаете? Но моя мама, скорее всего, мертва, и убил ее мой отец.

Она съезжает по стене, я присаживаюсь рядом.

– Точно я пока не знаю, – признаюсь я.

Дженна поворачивается ко мне.

– Что вы хотите сказать?

– Ты первая сказала, что твоя мама не убийца. Что волос на теле свидетельствует о том, что она контактировала с Невви в том месте, где служительницу затоптал слон.

– Но вы же уверяли, что видели Невви в Теннесси!

– Видел. А ты думаешь, что произошла путаница и тело, которое опознали как Невви Рул, Невви Рул не принадлежало. Но это совсем не значит, что Невви к этому никак не причастна. Именно поэтому я и попросил Лулу исследовать ноготь. Если кровь на рубашке совпадет с ДНК твоей матери, а ноготь нет – это свидетельствует о том, что перед смертью она с кем-то боролась. Возможно, ситуация вышла из-под контроля, – объясняю я.

– А зачем Невви нападать на маму?

– Потому что не только твой отец расстроился, узнав, что Элис носит ребенка Гидеона, – говорю я.

– Общеизвестный факт, – говорит Серенити, – что нет на земле силы страшнее, чем месть матери.

Официантка, которая подошла налить кофе, странно смотрит на нее.

– Вышей это на подушке, – советую я.

Мы сидим в закусочной недалеко от моей конторы. Не думал, что Дженна захочет есть после того, как ее вырвало, но, к моему удивлению, девочка проголодалась. Съела целую тарелку блинов, еще и мои доела.

– Сколько понадобится времени, чтобы получить результаты анализов? – спрашивает Серенити.

– Не знаю. Но Лулу понимает, что мне нужно на вчера.

– Все равно не понимаю, зачем Гидеону врать насчет тела, – говорит Серенити. – Он должен был сразу узнать Элис, когда обнаружил ее.

– Это легко объяснить. Если тело принадлежит Элис, он – главный подозреваемый. Если Невви – потерпевшая сторона. И когда она приходит в себя в больнице и вспоминает, что произошло, то сбегает, потому что боится, что ее арестуют за убийство.

Серенити качает головой.

– Знаешь, если устанешь работать детективом, из тебя получится отличный предсказатель. Сможешь заработать хорошие деньги гаданием.

Посетители закусочной начинают на нас оглядываться. Я подозреваю, что здесь принято говорить о погоде или игре «Ред Сокс», но не о расследовании убийства или паранормальных явлениях.

Подходит та же официантка.

– Если вы поели, освободите столик.

Ерунда какая! Потому что зал полупустой. Я начинаю спорить, но Серенити отмахивается.

– Да черт с ними! – говорит она.

Достает из кармана двадцатидолларовую банкноту – достаточно, чтобы оплатить счет и оставить три цента на чай, – кладет ее на стол и поднимается с места.

– Серенити!

Дженна сидела так тихо, что я почти забыл о ней.

– Вы сказали, что из Верджила выйдет хороший предсказатель. А из меня?

Она улыбается.

– Милая, я ведь уже говорила: у тебя больше паранормальных способностей, чем ты думаешь. Можешь мне поверить!

– А вы можете меня научить?

Серенити смотрит на меня, потом переводит взгляд на Дженну.

– Научить чему?

– Быть экстрасенсом.

– Милая, это не так делается…

– А как это делается? – стоит на своем Дженна. – Вы и сами не знаете, да? Давно уже этим не занимались? Может, стоит попробовать себя в другом амплуа? – Она поворачивается ко мне. – Знаю, вам подавай только факты и цифры, вещественные доказательства. Но вы же сами говорили, что иногда смотришь на что-то десяток раз, а необходимо посмотреть в одиннадцатый, и тогда то, что ищешь, оказывается прямо перед глазами. Бумажник, цепочка, даже окровавленная рубашка – все эти вещи пролежали десять лет, и никто их не нашел. – Она снова поворачивается к Серенити. – Вчера я сказала, что вы оказались в нужном месте в нужное время – тогда-то мы и обнаружили все эти вещи. Я тоже там была. А что, если эти знаки были не для вас, а для меня? Что, если вы не слышите маму лишь потому, что она хочет разговаривать только со мной?

– Дженна, – ласково говорит Серенити, – это все равно что слепому вести слепого.

– А что вы теряете?

Она горько усмехнулась.

– Давай разберемся. Самоуважение? Душевный покой?

– Мое доверие? – подсказывает Дженна.

Мы с Серенити переглядываемся поверх головы девочки.

«Помоги мне», – похоже, молит она.

Я понимаю, зачем это Дженне: в противном случае круг не замыкается, тогда это линия, а линии распутываются и уводят тебя в тех направлениях, куда идти не собирался. Завершающая часть имеет решающее значение. Поэтому, когда служишь в полиции и сообщаешь родителям, что их дети попали в автомобильную катастрофу, они хотят знать, что именно произошло: то ли дорога была скользкая, то ли они резко взяли в сторону, чтобы избежать столкновения. Родителям необходимы подробности этих последних мгновений, потому что эти мгновения – единственное, что останется у них до конца жизни. Поэтому я должен был бы сказать Лулу, что не хочу никуда с ней ходить, потому что, пока не скажу, у нее будет оставаться лучик надежды, что она сможет пролезть в приоткрытую дверцу. Именно поэтому вот уже десять лет Элис Меткаф не дает мне покоя.

Я из тех людей, которые никогда не выключают проигрыватель видеодисков, каким бы дрянным не был фильм. Я жульничаю и всегда сначала читаю последнюю главу книги – на случай, если неожиданно умру и не успею ее дочитать. Не хочу болтаться между мирами и целую вечность гадать, что же будет дальше.

Что само по себе очень интересно, потому что это означает: я, Верджил Стэнхоуп, воплощение практичности и целая гора доказательств, должен верить – хотя бы чуть-чуть! – в метафизическую ерунду, которой занимается Серенити Джонс.

Я пожимаю плечами.

– Может быть, – говорю я Серенити, – она и права.

Причина, по которой младенцы не могут запоминать события, будучи очень маленькими, заключается в том, что они не владеют языком, чтобы их описать. Их голосовые связки до определенного возраста еще не развиты, а это означает, что они используют гортань только в случае крайней необходимости. Существует прямая защита, соединяющая мозжечок младенца и его гортань, отчего в критических ситуациях малыши тут же заливаются ревом. Это настолько универсальный звук, что исследования показали: любой человек – даже студент-первокурсник, у которого не было опыта общения с младенцами, – попытается этого малыша защитить.