Джоди Пиколт - Время прощаться

Дети взрослеют, гортань развивается и уже способна воспроизводить речь. Когда малышу исполняется два-три года, характер плача меняется, и окружающие не только проявляют меньшую готовность ему помогать, но и чаще отвечают на плач вспышкой раздражения. Поэтому дети учатся пользоваться словами – это единственный способ добиться внимания.

Но что же творится с исходным органом, с нервом, соединяющим мозжечок и гортань? Ничего. Даже несмотря на то, что вокруг разрастаются, подобно плющу, голосовые связки, эта связь остается неизменной и очень редко используется. Пока в палаточном лагере из-под твоей кровати в темноте не выскочит кто-нибудь. Или когда сворачиваешь в темный переулок, а дорогу перед тобой перебегает барсук. Или в любой другой момент абсолютного и леденящего душу ужаса. Когда происходит что-то подобное, звучит сигнал тревоги. Откровенно говоря, звук, который при этом издает человек, он, если даже попытается, по собственному желанию повторить не сможет.

В прошлом, когда я еще была сильна в предсказаниях, если хотела связаться с кем-то конкретным из умерших, то полагалась на Дезмона и Люсинду, моих духов-хранителей. Я воспринимала их как телефонных операторов, которые соединяют напрямую с кабинетом, что намного эффективнее, нежели иметь телефонный справочник и рыскать по нему в поисках того, с кем я надеялась пообщаться.

Это называется «открыть канал связи»: открываешь частную практику и вперед! Это немного напоминает конференцию, когда все одновременно выкрикивают вопросы. Для медиума это настоящий ад, между прочим. Но по мне хуже, когда закидываешь удочку – а в ответ ничего.

Я прошу Дженну показать место, которое она считает для мамы особенным, поэтому мы все трое возвращаемся на территорию слоновьего заповедника и идем туда, где над поляной с лиловыми грибами, подобно титану, раскинул ветви дуб-великан.

– Я иногда прихожу сюда погулять, – сказала Дженна. – Раньше сюда меня приносила мама.

Небольшой волшебный ковер из грибов кажется воздушным.

– А почему такие грибы растут только в этом месте? – спрашиваю я.

Дженна пожимает плечами.

– Не знаю. Согласно записям в мамином журнале, здесь похоронен детеныш Моры.

– Возможно, так природа хранит память о нем, – предполагаю я.

– Скорее всего, в почве больше нитратов, – бормочет Верджил.

Я бросаю на него сердитый взгляд.

– Никаких отрицательных эмоций. Духи это чувствуют.

Верджил морщится, как будто ему пломбируют зубной канал.

– Мне погулять в другом месте? – Он машет рукой в сторону.

– Нет, ты нам нужен. Все дело в энергии, – отвечаю я. – Так проявляют себя духи.

Поэтому мы все садимся – Дженна нервничая, Верджил неохотно, я же…что ж… я готовая рискнуть. Закрываю глаза и обращаюсь к духам с небольшой молитвой: «Я больше никогда не попрошу вернуть мне Дар, если Ты один раз позволишь мне помочь ей».

Возможно, Дженна права, возможно, мама все время пыталась до нее достучаться, но до настоящего момента она не желала принимать тот факт, что Элис мертва. Может быть, она наконец готова выслушать.

– И… – шепчет Дженна. – Мы должны взяться за руки?

Были у меня клиенты, которые спрашивали, как они могут передать родным, что скучают. «Просто скажите», – советовала я. Все действительно так просто. Поэтому я и Дженне говорю:

– Скажи маме, почему ты хочешь с ней поговорить.

– А разве это не понятно?

– Мне – да, а ей, возможно, нет.

– Что ж… – Дженна сглатывает. – Не знаю, можно ли скучать по человеку, которого едва помнишь, но мне тебя не хватает. Раньше я придумывала истории о том, почему ты не смогла вернуться за мной. Тебя похитили пираты, тебе пришлось плыть вокруг Карибских островов в поисках золота, но каждую ночь ты смотрела на звезды и думала: «Что ж, по крайней мере, Дженна тоже их видит». Или у тебя амнезия, и ты каждый день пытаешься найти ключики к своему прошлому – крошечные стрелочки, которые привели бы тебя ко мне. Или ты в другой стране с секретной миссией и не можешь открыться, не подставив других, а когда ты наконец-то вернешься домой, везде будут развешаны флаги, тебя станут приветствовать толпы людей и я узнаю, что ты герой. Мои учителя по английскому говорят, что у меня невероятно живое воображение, но они не понимают – это для меня не выдуманные истории. Они настолько настоящие, что иногда становится больно, как будто колет в боку, когда слишком быстро бежишь, или крутят ноги, и боль нарастает. Но, похоже, ты просто не могла за мной прийти. Поэтому сейчас я пытаюсь дотянуться до тебя.

Я смотрю на нее.

– Еще что-нибудь?

Дженна глубоко вздыхает.

– Нет.

Что заставило бы Элис Меткаф, где бы она ни находилась, остановиться и послушать?

Иногда Вселенная преподносит тебе подарок. Видишь испуганную девочку, которая боится, что ее мама ушла навсегда, и наконец понимаешь, что нужно сделать.

– Дженна! – охаю я. – Ты видишь ее?

Она вздрагивает.

– Где?

Я указываю пальцем.

– Вон там.

– Ничего не вижу, – чуть не плача, отвечает она.

– Ты должна сосредоточиться…

Даже Верджил подался вперед и прищурился.

– Я не вижу…

– Значит, плохо стараешься, – обрываю я. – Она становится все ярче… Дженна, этот свет… Он поглощает ее. Она покидает этот мир. Это твой последний шанс.

Что привлечет внимание любой матери?

Крик ее ребенка.

– Мама! – кричит Дженна, пока ее голос не переходит в хрип, пока она не падает на поле из лиловых грибов. – Она ушла? – рыдает девочка. – Уже ушла?

Я приближаюсь к ней, обнимаю, не зная, как объяснить, что я не видела Элис, что обманула Дженну, чтобы она излила душу в этом отчаянном крике.

Верджил, нахмурившись, встает.

– Все это ерунда, – бормочет он.

– Что это? – спрашиваю я.

Какой-то острый предмет больно впился мне в икру. Он прячется, невидимый, под шляпками грибов, но я роюсь в земле и достаю зуб.

Все это время я повторяла, что слоны обладают удивительной способностью отсекать смерть, не позволяя горю навсегда их покалечить.

Но есть исключение.

В Замбии детеныш слонихи, самка, осиротевшая из-за охотников за слоновой костью, прибилась к группе молодых самцов. Совсем как подростки подходят к друг другу и хлопают друг друга по плечу в знак приветствия, в то время как девушки обнимаются, поведение этих самцов разительно отличалось от поведения, к которому привыкла эта молодая самка. Самцы терпели ее присутствие, потому что могли с ней спариваться, – совсем как Энибоди в «Вестсайдской истории», – но в действительности не хотели, чтобы она находилась рядом. Слониха произвела на свет детеныша, когда ей было только десять лет, а поскольку рядом не было матери, которая бы направила ее, и отсутствовал опыт заботы о детенышах в стаде, она относилась к своему малышу так же, как к ней относились самцы. Когда слоненок засыпал рядом с ней, она вставала и уходила. Детеныш просыпался и начинал реветь, призывая маму, но она не обращала на этот рев внимания. Для сравнения, в стаде, если детеныш запищит, к нему тут же спешат по крайней мере три самки: погладить, проверить, все ли в порядке.