Вячеслав Барковский - Русский транзит 2

— А из чего он сложен, из каких фрагментов? — Юрьев никак не мог определить.

— Да из ребячьих пупков, конечно же. из чего же еще правда, сам он об этом знать не хочет: очень уж любит себя. Ну и хорошо. С такими никаких хлопот…

Юрьев сказал, что должен уже идти. Тогда Хозяин снял с полки обескровленную человеческую руку с судорожно растопыренными пальцами и сказал:

— Это вам от меня. «Цветок лотоса». Юрьев с дрожью взял ее двумя пальцами, с омерзением почувствовав под холодным мясом скользкую кость.

Человек подал ему на прощание руку. Рука была теплая и липкая. Юрьев, боясь сжать собственную ладонь в кулак, чтобы чего доброго вновь не почувствовать на пальцах теплую слизь, вошел в лаз и внезапно вышел прямо на улицу. «Цветок лотоса» он тут же выбросил.

Юрьев стал вновь задыхаться. Вернее, он просто не мог сделать вдох, поскольку всюду — и вокруг, и над головой — была вода. Оттолкнувшись от земли, он отчаянно за работал руками, мучительно пытаясь вы нырнуть на поверхность еще до того момента, когда его грозящие взорваться легкие рефлекторно втянут в себя воду.

На Юрьева смотрел какой-то подросток и осторожно теребил его за плечо.

— Кто вас так? Здравствуйте… Юрьев попробовал приподняться на локте, чтобы лучше разглядеть подростка — это лицо он совсем недавно где-то видел, — но боль в голове и, главное, в груди вернула его в исходное положение. Юрьев застонал.

— Лежите, не вставайте. Это здесь вас так отделали?

Юрьев едва заметно кивнул.

— Где я тебя видел? — тихо спросил Юрьев.

— В клубе на тренировке. Вы вчера приезжали, искали Игоря.

— Как тебя зовут?

— Максим. Я вместе с вашим Игорем боксом занимался, потом вместе качаться стали…

И тут Юрьев все вспомнил. И как ездил с утра за город к слепой старушке, и как просил помощи у Коли, и как потом колесил с Марселем по городу в поисках сына, и как его насмерть били съемщики долгов, и как, наконец, его добивали в милиции, заставляя признаться в убийстве старика вахтера.

Юрьев понял, что жизнь его теперь подошла к своему логическому завершению: то, к чему он шел, порой кокетничая с собутыльниками на тему собственной смерти, последние два года, вдруг встало перед ним во всей своей обнажающей душу правоте. Последняя, державшая его на плаву, цель была исчерпана. Он не нашел сына.

— А ведь я так и не нашел его, — с горькой усмешкой сказал Юрьев и заплакал, не стыдясь ни слез, ни прыгающих кровоточащих губ…

Дверь открылась, и в камеру с грязной ухмылочкой ввалился еще один, лет сорока, ХУДОЙ и маленький человек.

— Здорово, Чика, чего опять к нам? — недовольно спросил кто-то из сокамерников.

— А ты будто не рад меня видеть снова? — отозвался Чика, ощерившись. Передние зубы у Чики в целом отсутствовали. Лишь кое-где из красных десен сиротливо выглядывали почерневшие обломки, словно печные трубы на пепелище…

— Ты же нас, как мух, уже всех высосал, — сказал кто-то.

— Еще не всех, с прибавленьецем вас! — гнусно захохотал Чика.

— Парня-то не трожь, он по недоразумению. А этот — полутруп: из него менты отбивную сделали!

— Вот и хорошо, значит, готовенький. Я люблю с пылу с жару, готовеньких. Но ежели вы так за него беспокоитесь, то я, конечно, исключаю его из списка. Так, кто у нас сегодня донор, чья очередь? — Чика оглядел камеру.

Все сидели на своих местах, либо опустив голову, либо смотря в сторону.

— Я так понимаю, что никто сегодня не желает безвозмездно отдать свою кровь узнику усиленного режима?

Все напряженно молчали.

— Молчите? Ну и ладно. Значит, добровольцев нет. Тебя, дядя, как зовут-то? — обратился Чика к Юрьеву. — Анатолий? Толя значит… Толян! Вот что, Толян, я в этих учреждениях живу всю свою сознательную жизнь. Меня мамаша прямо в тюрягу подбросила, чтобы с малолетства жизнь нюхал, и с тех пор я — сын режима. Понял? Ну вот. Посмотри на меня — таким меня сделала тюрьма; здоровье свое я оставил на одной очень важной для родины комсомольской стройке. Питание здесь — сам понимаешь, не хватает калорий. Ты, кстати, в наших краях впервые? Ага… Ну так вот. Братва здешняя взяла надо мной, как над ветераном строек социализма и туберкулезником, шефство — поит меня собственной кровью, вскармливает значит. Почему, спросишь? Да нет, им меня не жалко — они меня не любят… Но ведь им еще в зону идти, а там закон — тайга. Там меня все знают и ценят. И если я на кого-нибудь из них здесь обижусь, то, сам понимаешь, там у него совсем нехорошо получится… Ты ведь, дядя, старичка замочил по пьянке, так что как раз в наши края угодишь. А там я тебе первый кореш буду — все хорошее припомню… Видишь, я даже не предлагаю тебе сыграть, а у нас ведь здесь только на «так» или на «просто так» играют, и, значит, тебе всяко выходит дырочка… Ну давай, давай, дядя, я у тебя тут на руке чикну и попью малость калорий…

Чика даже засмеялся от удовольствия — так ему понравился собственный рассказ. Он порылся где-то в куртке и извлек маленький кусочек бритвы.

Юрьеву было уже все равно. Он лежал, отвернув голову в сторону от гогочущего урки и плакал.

— Оставь его в покое! — крикнул Максим.

— Это кто это там пискнул? А? Вы сто тут без меня мысей развели? зашепелявил Чика, поворачиваясь к подростку. — Ты, паренек, нехоросо поступаесь старсим указываесь! Придется стать твоим отцом, поучить тебя немноско, — Чика пошел прямо на Максима, разведя руки в стороны, как бы искренне не понимая, в чем дело.

Максим, побледнев, поднялся с табурета. Остановившись от подростка на расстоянии вытянутой руки, Чика кривыми пальцами левой руки схватил Максима за подбородок, словно стараясь получше рассмотреть его. Максим не шевелился и смотрев на урку исподлобья.

Чика театрально поднял правую руку… и тут же полетел на камерников, опрокинув одного из них с табурета.

— А, падла! — завизжал поднявшийся с пола Чика, у которого изо рта хлынула кровь. — Ты — покойник!

Но он так и не смог больше дотронуться до подростка. Максим выбросил навстречу прыгнувшему Чике сжатый кулак и вновь опрокинул Урку. Все в камере встали со своих мест и попятились к стене, освобождая пространство для драки.

На этот раз Чика поднялся с трудом; глаза его бегали, он явно не понимал, что с ним сейчас произошло. Чика был в нокдауне. Больше он не кричал. Улыбаясь, он стал задирать штанину, не отрывая глаз от Максима. Из грязного носка выглядывала заточенная железка…

— Ну, фантик, — начал было пришедший в себя Чика, но подросток не дал ему закончить. Длинным крюком левой в голову он сначала посадил Чику на пол, а потом, не давая опомниться, нанес ему, встав на одно колено, сокрушительный боковой справа, вложив в него весь вес своего тренированного тела… Чика вытянулся на полу у ног камерников, не проявляя признаков жизни.