Игорь Заседа - Без названия

- Романько Олег, СССР, - сказал я, чувствуя, как укладывается спать моя злость.

- Желаю вам успеха, Олег!

- Ни пуха ни пера, Джон!

Он с недоумением посмотрел на меня, видно, мой перевод русской пословицы на английский показался ему какой-то абракадаброй, но переспрашивать не стал.

Крэнстон первым (и, кажется, последним, кто сделал это в тот вечер) подошел ко мне, когда, раздавленный неудачей, я сидел на полу в душевой, вода хлестала по голове, потоки ее смывали мои слезы.

- Хелло, Олег!

Я поднял глаза и как сквозь туман увидел Крэнстона.

- Вы плыли о'кей! Загляденье. Потом, на последнем четвертаке, вас словно схватили за ноги. Спазм?

В голосе его я не уловил того отвратительного дешевенького сочувствия, которое так раздражает, и устало ответил:

- Нет, просто не хватило сил.

- А меня подвел Медисон, мой тренер. Я слишком верил ему. Теперь конец, уеду в Штаты. Я должен сделать спортивную карьеру.

- Сколько тебе?

- Послезавтра - восемнадцать.

- Еще можно успеть, Джон...

Он действительно уехал в Штаты.

- ...Я не говорил тебе, Олег, - открыв глаза, сказал Крэнстон, - что в Мельбурне мы купили двухэтажный домик в бывшей олимпийской деревне? Тот самый домик, где жили советские футболисты. И страшно этим гордился и приводил товарищей посмотреть... Но я выбрал плавание. В Австралии мальчишки становятся или бегунами, или пловцами...

- Я сойду после этих Игр. Сыт по горло и тренировками, и тренерами... - Крэнстон замолчал, провожая взглядом белые пушистые облачка.

Три дня промелькнули незаметно. Мы плавали на яхте, я учил Джона азам парусной техники, и нас едва не положило парусами на воду, когда налетел шквал и на корме зацепился шкот.

Мы находились милях в трех от берега, и перспектива очутиться в довольно холодной воде вряд ли могла обрадовать. Собственно, испугался я не за себя - за Крэнстона, для него эта купель могла обернуться бедой.

Словом, я ринулся с носа, где возился со стакселем, через всю яхту, зацепился за шканцы ногой и с размаху, ссадив кожу на руке и правом боку, рухнул на пайолы, мгновенно - откуда только прыть взялась! - вскочил, цепляясь за нависший над головой румпель, броском дотянулся до кормы и освободил шкот. И как раз вовремя, потому что гик уже вычерчивал белый пенный бурун.

Яхту резко "поставило на ноги", опасность миновала.

- Никогда б не поверил, что это так волнует! - смеясь, сияя глазами, крикнул Крэнстон. - Яхта превратилась в непокорного скакуна! Здорово!

Если б мы легли парусами на воду, - поумерил я восторг Джона, пришлось бы плыть за моторкой. Водичка же - сам знаешь...

- Я и не подумал об этом, - сник Джон, и лицо его снова стало отчужденным, как тогда, в первый день, когда он читал записку Джейн. Было бы чертовски глупо, если б я простудился... Нет, нет, это исключено, - закончил он после короткой паузы, обращаясь скорее к собственным мыслям, чем ко мне.

- Ничто не должно помешать тебе, Джон...

Я заметил: всякий раз, когда мы приближались к берегу, Джон с трепетным ожиданием вглядывался в него, точно надеялся увидеть там кого-то; и каждый раз, обнаружив, что его "меркурий" застыл в одиночестве и домик по-прежнему пуст, хмурился и замолкал.

Я не сомневался: Джон еще ждал...

Джейн так и не приехала.

В последний вечер мы набили камин поленьями; огонь разгорался медленно, нехотя, сырые обрубки осины шипели, выпускали пар, и лишь когда со стороны океана, с востока, откуда по вечерам наползали темно-лиловые тучи, задул ветер, - камин ожил.

Мы подтянули поближе к огню низкий столик, уставили его жестянками с пивом и кока-колой и разложили остатки провизии - португальские консервированные устрицы и паштет из мексиканских крабов, венгерскую салями, жареную утку, французский камамбер, швейцарский сыр и еще многое другое, купленное Джоном в магазине в олимпийской деревне. Я пил пиво. Джон налил бокал сухого вина и, разбавляя его кока-колой, неторопливо потягивал, смакуя каждый глоток.

Когда долго тренируешься, мышцы твои становятся крепкими и эластичными, сердце готово выдержать любые нагрузки, но тут-то нередко и наступает кризис: результаты начинают стремительно лететь вниз, и напрасно бьются над этой злой загадкой медики. Тот, кто пришел в спорт не вчера, знает и радость и горе, легко определит: нервная система уже больше не в состоянии брать на себя тяжесть тренировочных стрессов, она просто "отключается", и хоть ты лопни, а тело твое, налитое силой, превращается в запечатанный сосуд, откуда не выдавишь ни капли энергии.

В таких ситуациях - баста, никаких тренировок, нужен отдых. Когда же такое случается накануне стартов, лучшего "лекарства", чем стакан сухого чистого вина, - не придумаешь.

- Ты мучился, когда бросил плавать? - спросил Джон.

- Мучился? Мягко сказано. Мне порой казалось, что жизнь осталась позади. Спасла работа. Мне повезло, я попал в газету, где умели верить в человека, даже если ты только что закончил с грехом пополам университет и у тебя еще на лбу написано, что ты - только спортсмен. В клубной команде я по-прежнему оставался лидером, и мы собрались в Италию... Меня вызвал редактор. "Я ничего не имею против ваших увлечений, - сказал он. - Но теперь вы должны выбирать: или спорт, или работа..." Я выбрал работу.

- Если бы мне так сказали, - запальчиво возразил Крэнстон, - я бы хлопнул дверью, только меня и видели!

- Я тоже намеревался поступить подобным образом. Но, поразмыслив, признался себе честно: я уже ничего не дам спорту... и он мне ничего не даст. В нашем деле нужно вовремя уйти, не тянуть, не цепляться за воспоминания...

- Ты прав, Олег! Но иногда можно и ошибиться. Когда я переехал в Штаты, мне чертовски не повезло с тренером. Я проигран отборочные соревнования и разобиделся на целый мир. Будущее рисовалось мрачнее Дантова ада: в колледже едва успел перейти на третий курс, денег - ни шиша, планы мои рухнули, и я оказался погребенным под развалинами собственного честолюбия...

- И что дальше?

- От полного краха спасла Джейн. Это она свела меня с Маккинли - он вхож в их дом, но я, честно говоря, невзлюбил его поначалу, решив, что он подбирается к Джейн. А она мне дороже всего на свете. Сам знаешь, мы, спортсмены, при всей видимости "сладкой жизни" - автографы там, красивые девушки, - мы одиноки и привязчивы. Но потом я увидел, что Маккинли с Джейн - ни-ни, у него какие-то финансовые делишки с ее отцом, господином Префонтейном.

- Вот уж никогда бы не подумал, что Маккинли - финансист. Он всегда мне казался недалеким парнем, хотя, правда, себе на уме...

- Это точно. Дон - себе на уме. Я тренируюсь у него, считай, четыре года, а так и не раскусил, что это за фрукт. Ну да что он за человек пусть разбирается его жена, тренер Маккинли - на все сто тысяч монет. Он мне сказал: "Что, парень, расквасил нос о бортик бассейна и решил помирать?" И расхохотался, как дьявол. Меня так и подбросило в кресле кулаки наперевес... Дон, однако, и с места не двинулся, хоть и видел, что я не шучу. "А ты, парень, с характером, - похвалил он. - Мне именно такие и нужны. Завтра в шесть утра быть в "Блэкпуле". И не опаздывать!"