Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Теплынь такая, Клавдия, аж страшно. Вчера купался.

― Купаться, не купаться, а на солнышке посижу, ― согласилась Клава и крикнула в дом: ― Сергунь, пошли!

Она сняла с гвоздика за распахнутой дверью висячий замок и ждала, пока выйдет Сергей. Сергей вышел, с крыльца насмешливо и добро осмотрел кампанию, а Клава в это время навесила на петли замок и щелкнула дужкой.

― Батю под арест? ― поинтересовался Саша.

― И-и, хватился! Он после того захода неделю носа из Большева не кажет. Стесняется.

О патефон ― отрада послевоенной юности! Разинув пасть, он стоял на ярко-зеленой траве и мембрана на подвижной сверкающей шее окрестности неземными звуками:

Нет, не глаза твои я вижу в час разлуки,

Не голос твой я слышу в тишине.

Я помню ласковые трепетные руки...

― Руки! ― в совсем иной, нежели Шульженко, интонации строго приказала Лариса. Они с Сашей танцевали.

― Учтено, ― послушно согласился и слегка отодвинулся от Ларисы. Танец продолжался. Наконец Лариса не выдержала.

― Нет, тебя надо охладить! ― заявила она. ― Купаться! ― Она стянула через голову платье, уронив его на траву, и, на ходу теряя босоножки, бросилась в воду. Скинув брюки и рубашку, Саша последовал за ней. Хохот, визг, плеск.

― Вот черти-то! ― позавидовала Клавдия.

― Молодые, ― сказал Сергей, подумал и добавил: ― Здоровые.

Одетые Сергей, Клавдия и Алик лежали у патефона. Первой выскочила из воды Лариса. Весело, как собака, отряхнулась и села рядом с Клавой.

― А что же ты, Клава? ― спросила Лариса.

― Сил нет. Устаю на работе до невозможности, Ларочка!

― Где же вы работаете?

― Да за городом, в Истре... ― начала Клава, а Сергей продолжал:

― На секретном объекте. На таком секретном, что даже мне не говорит.

Держа в сведенных чашей ладонях воду, появился Саша и навис над Сергеем.

― А ну раздевайся, а то хуже будет!

― Саша, не дури! ― в испуге крикнул Сергей, а Клавдия добавила:

― Он стесняется.

― Я ему дам ― стесняется! Считаю до трех. Раз...

Сергей поспешно стянул гимнастерку, белую исподнюю рубаху.

― Прекрасно, ― решил Саша и вылил воду на Алика. Алик взвизгнул, вскочил, бросился на Сашу и вдруг замер: на спине Сергея под левой лопаткой он увидел ужасный шрам.

― Это от того осколка, Сергей Васильевич? ― тихо спросил он.

― От того, от того, ― недовольно подтвердил Сергей и, обернувшись, поймал остановившийся взгляд Ларисы.

― Удивительная штука эти осколочные ранения! ― профессионально, без интонаций, констатировала Лариса. Не скажи вы, что это осколочный вход, без колебаний решила бы ― типичный шрам от ножевого удара.

И сразу напряжение сковало пикничок.

― Что-то скучно стало, ― бодро и быстро заговорил Сергей. ― А все потому, что всухую сидим. Ну-ка, Клава, домой. Мы тут еще малость позагораем, а ты в дому все как надо приготовь. Ясно тебе, Клава?!

― Ясно, ― ответила Клава и поднялась. ― Я пойду.

Все четверо проводили ее взглядами.

― Алик, заводи! ― приказал Саша. ― Замерз я, мы с Ларкой опять плясать будем.

Снова запела в граммофоне Шульженко. Саша обнял Ларису и мельком глянул вслед уже скрывавшейся за деревьями Клаве. Сергей, поймав этот взгляд и выждав, когда Саша с Ларисой, танцуя, отошли подальше, подвинулся, не поднимаясь, по траве к барахлишку танцоров, лежавшему рядом с Аликом.

А Шульженко рассказывала:

В запыленной пачке старых писем

Мне случайно встретилось одно,

Гле строка, похожая на бисер,

Расплылась в неясное пятно...

Большим пальцем ноги Сергей незаметно приоткрыл Ларисину сумочку, увидел рифленую рукоятку парабеллума и резко вскочил. Почти одновременно с ним вскочил испуганный Алик, перекрыв путь к пистолету.

Тогда Сергей, оглядев всех их, настороженно обернувшихся к нему, потянулся лениво и сказал:

― А что ждать, пошли и мы.

Они молча шли через Тимирязевский лес к переезду. У переезда на Большой Коптевской они остановились, пережидая: приближался состав. Сергей с Аликом подошли к путям, А Лариса с Сашей отстали. Поезд стремительно надвигался.

И в этот момент Сергей прыгнул. Он прыгнул перед самым носом паровоза и, чудом уцелевший, оказался на той стороне пути, по которому, отгородив его от Саши, Алика и Ларисы катил бесконечный поезд. А с этой стороны бесновался Саша:

― Идиот! Я полный идиот! Как же я не допер! Как же я раньше не допер! На замок купился!

Состав был бесконечен, и Саша, глядя на пробегавшие мимо кирпичные вагоны, уже тихо попросил Ларису:

― Машинку отдай.

Лариса достала из ридикюля парабеллум и протянула Саше. Он засунул пистолет за ремень и выпустил рубаху, закрывая рукоятку. А поезд все шел. Саша ждал, закрыв глаза и скрипя зубами. Мелькнула площадка последнего вагона, на которой был дед с желтым флажком, и они побежали.

Дом в Кочновском горел. Уже приехали пожарники, и желтые в солнечном свете струи долбили крышу, стены, выдавливали окна.

― Там человек! ― задыхаясь прокричал Саша.

― Нету там никого. Не видишь, что ли? Замок, ― раздраженно ответил ему начальник пожарной команды, озабоченно наблюдавший за действиями своих подчиненных. Ни слова не говоря, Саша вырвал у ближайшего пожарника топорик и кинулся к дому. Одним движением сбив замок, он распахнул дверь, из которой выкатился шар белого дыма. Когда дым уплыл, он увидел прямо у порога лицом вниз лежал человек. Схватив человека под мышки, Саша оттащил его в сторону.

Без погон, без орденов, в стиранной гимнастерке лежал на траве солдат с усталым, иссеченным морщинами лицом.

― Лариса! ― криком позвал Саша. Подошла Лариса, подняла руку солдата ― щупала пульс.

― Он мертвый! ― сказала она, отпустила руку и, прикрыв ладонью задрожавший рот, стала пятиться к толпе, к живым.

Живые стояли в отдалении, не приближаясь. Только Саша был рядом с солдатом. Опустившись на колени, Саша посмотрел в мертвое лицо, молчаливо извиняясь, и проверил карманы солдата. В нагрудном была бумага. На бумаге крупным почерком не особо грамотного человека было написано:

― "Прошу того, кто найдет мое мертвое тело, написать по адресу: город Лысьва Молотовской области, Посадская улица, дом десять, Ефросинье Петровне Одинцовой. И сообщить ей, что сын ее, Одинцов Сергей Васильевич, который может умереть каждую минуту, умер наконец. И матери хлопот не доставил. И чтоб не убивалась. Одинцов Сергей Васильевич, 1918 года рождения".

Саша аккуратно сложил записку, сунул в задний карман, обвел толпу мутным взглядом и вдруг бросился бежать.

Инвалидный рынок был рядом. Опершись руками о прилавок, он долго смотрел на Петра, не говоря ни слова. Потом ударил его по красной морде. И еще раз ударил. И еще.

― За что, Саша? ― негромко спросил Петро. Тихая тонкая струйка крови ползла из его разбитого носа.