Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Еще несколько слов, ― Ларионов собрал бумажки и сложил их в папку. ― Склад этот ― в Ростокине, в районе, никому не известном из этой компании. Следовательно, наводка, и серьезная наводка. Для такой наводки наши бакланы ― разметчик меховой фабрики Серафим Васин и шофер Арнольд Шульгин ― люди неподходящие. Шофер не из этой конторы, он работал на пивзаводе, а Васина, я думаю, уговорили, хотя с ним сложнее территориально близок к основному составу группы.

― "Основной состав"! Прямо-таки футбольная команда, прокомментировал Казарян. ― Тогда под моей опекой ― запасные. Все четыре моих огольца, получившие срок, ― порождение уголовной романтики. Песни блатные, героические рассказы про невероятные успехи, мифы о воровском братстве, первые знакомства с деловыми, поручения по мелочевке. На самом деле играли роль отвлечения, и не более того.

После освобождения двоих ― Фурсова и Гагина, родители тотчас, от греха подальше, отправили по деревням, к дедкам и бабкам. В Москве ― двое, Виталий Горохов и Геннадий Иванюк. Оба задействованы на одностороннюю связь Цыганом ― Романом Петровским. Куда от Цыгана концы ― неизвестно. Пацанов этих обоих работать следует ― перспектива выхода на отлеживающихся есть. По свидетелям следователь прямо-таки решительно рубил канаты, как можно скорее закругляя дело. Я не имею в виду косвенных очевидцев ограбления, для меня гораздо больший интерес представляют свидетели, в той или иной степени связанные с преступниками. Возвращаясь к футбольной терминологии, скажу: эта команда в данной игре не могла обойтись без тренера, а казаковская группа и следствие были уверены, что главный капитан. Только еще раз проверив свидетелей, можно выйти на настоящего главаря.

― Ребята, по-моему, вы спятили, ― всерьез обеспокоился Смирнов. ― Вы занялись отысканием прорех в следствии закрытого дела и поисками мифического главаря. Извините меня, но вы совсем забыли, в чем наша основная задача. Очнитесь! Мы не главаря, вами сочиняемого, ловим, и не Казакова за руку норовим схватить. Мы ищем убийцу. Я считаю, что убил кто-то из деловой пятерки. Поймайте мне хотя бы одного из них.

― Пока нас не теребят, мы можем не пороть горячки. ― Казарян был спокоен.

― А почему нас не теребят, ты об этом подумал? Не теребят потому, что уголовник убит. И начальство наше не трогают поэтому же. Вот мы все вместе скоро и решим: сведение воровских счетов. Потом отложим это дело в сторону, благо есть чем заняться, а когда полгода пройдет, закроем с легким сердцем. А что? Ну, убили уголовника какого-то и убили. Только потому, что нас не теребят, раскрытие этого дела должно стать делом нашей совести и профессионального долга.

― Ты нас не агитируй, Саня, ― предупредил Казарян. Смирнов выпустил пар и успокоился.

― Да я не вас агитирую ― себя.

― Тогда свободный поиск, ― предложил Ларионов. ― Время нам давай, освободи от текучки.

― Ты, Сережа, любишь копать вглубь, а главного не откопал. ― Смирнов встал, подошел к окну, глянул на свой нежно эрмитажный вид: ― Почему убили Жбана? И вообще, что может послужить причиной их раздоров и поводом для сведения счетов? На поверхности две причины: первая ― убеждение, что кто-то ссучился на допросе и заложил участников удачно проведенного дела. Тогда это убийство по решению толковища, о котором слухи обязательно ходят. Вторая ― отначка. Яма, в которой хранится часть похищенного, в секрете от всех. Тогда подозрение и убийство по подозрению. Все подозревают всех. Тогда сложнее, тогда на конец не выйдешь. Еще соображения по причине убийства имеются?

― Ликвидация узнавшего местонахождение ямы. Вариант секрета отначки, ― выдал свою версию Казарян.

― Вполне возможно. Еще?

― Больше ничего, Саня, ― твердо сказал Ларионов. ― Просто так фантазировать я не умею. Мне материал нужен, понимаешь, материал, на котором я могу выстроить версию.

― Да... Значит, свободный поиск? ― спросил Смирнов. Кивнули оба Казарян и Ларионов.

― Даю три дня на разработку. Я нынче добрый, ― подвел итог совещания главнокомандующий.

Нет, все-таки ― огольцы. Казарян шел к отцу Геннадия Иванюка. С отцом проще, чем с матерью, та потонет в эмоциях. А отцу расскажешь, покажешь малозаманчивую перспективу, докажешь, что деваться некуда (а ему действительно деваться некуда), и он будет послушным, как хорошо натасканный волкодав. А давить надобно на волка ― совсем беззубого пока волчонка. Сынка родного.

Отец Геннадия был шишкой средних размеров ― председателем Мосгоршвейсоюза, одной из организаций Промкооперации, в систему которой входили пошивочные артели и ателье.

Одноэтажный особняк на Сретенском бульваре был трогателен, как трогательны уютные московские жилища середины прошлого века, приспособленные под учреждения. Этот хоть содержали в порядке ― без халтуры покрашенные снаружи и внутри стены, непотревоженная старинная лепнина, натертые до блеска, наборные паркетные полы.

― Мне бы Тимофея Филипповича повидать, ― обратился к секретарше Казарян.

― А вы откуда, товарищ? ― добросовестно исполняя свои обязанности, официально осведомилась секретарша. Казарян застенчиво улыбнулся и пояснил:

― Из милиции.

― Из ОБХСС? ― решила уточнить секретарша.

― На этот раз ― из МУРа.

Кабинет был хорош потому, что и при дореволюционном владельце он был кабинетом. Любимый Казаряном орех: причудливая резьба, свободные неожиданные формы. Стол, кресла, стулья. После положенных приветствий Казарян поинтересовался:

― Мебель сами подбирали или по наследству?

― Еще со старых времен. Заменить руки не доходят. ― Полноватый, но не полный, и потому весьма вальяжный, в хорошо сшитом пиджаке, Тимофей Филиппович царским жестом указал на кресло, подождал, пока усядется Казарян, и тоже поинтересовался:

― Чем обязан визиту представителя столь почтенной организации?

― Не "чем" ― "кому". Сынку. Кровинушке вашей. ― Казарян атаковал с ходу.

― Опять, значит, ― поник Иванюк-старший. ― Вы его арестовали?

― Зачем спешить? Если вы сделаете так, что он нам поможет, вместе поищем варианты.

― Не понимаю, ничего не понимаю.

― А что тут понимать? Он рассказывает мне все, только честно, ― тогда он свидетель. Он молчит или врет ― тогда он соучасник.

― В чем соучастник?

― В убийстве, дорогой Тимофей Филиппович. ― Казарян орудовал дрыном. Подобная разновидность советского руководителя была ему хорошо известна. Только дрыном и только по голове. Иначе не проймешь.

― Гена убивал?!

― Вы хотите знать, действовал ли он ножичком или револьвером? Успокою вас: не действовал. Но тут же опять обеспокою: принимал самое активное участие в организации этого преступления.