Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Товарищ спешит. Ты ведь спешишь, Владлен?

― Да, к моему сожалению. Всего вам доброго, ― Владлен Греков поднялся, откланялся, открыл дверь и вышел в коридор. Четко зазвучали твердые каблуки. Мать опять зевнула. На этот раз в охотку и с удовольствием.

― Справный какой паренек.

К десяти утра все подтянулись. Майор Смирнов оглядел своих орлов. А орлы ― его. С чувством собственного достоинства: поработали с толком, было что сообщить.

― Кое-что наковыряли, вижу, ― догадался Смирнов. ― Был такой журнал до войны, "Наши достижения". Сегодня ваши лица ― просто с обложки этого журнала.

― Это оскорбление или, наоборот, высокая оценка тебе еще не ведомых наших заслуг? ― осведомился Казарян.

― Оценка, оценка, ― успокоил его Смирнов. ― Результаты давай.

― Версия "огольцы", ― начал Роман. ― Как я и полагал, оказалась перспективной. Завтра в двенадцать ноль-ноль можно брать Цыгана, а между двадцатью и двадцатью одним ― Николая Самсонова по кличке Колхозник.

Казарян доложил только результаты и замолк. Смирнов перевел начальственный взор на Ларионова. Тот упрямо ― любил делать все, как положено, ― поднялся и доложил:

― По моим сведениям, было правило участников мехового дела.

И сел. Счел свои сведения достаточными.

― А ведь это они, ребята. Кто-то из них, ― окончательно убедился Смирнов. ― Ну а теперь ― в деталях. По порядку изложите. А потом операцию разрабатывать начнем. Так, бойцы?

― А у тебя других дел нет? ― невинно спросил Казарян.

― Под завязку. А что?

― В общем, ты на нас не надеешься. Что ж, давай по порядку.

― Сами, значит, разработали. Что же мне тогда делать?

― Ты все время забываешься, Саня, что ты ― начальник. Ты ― в курсе. Ты можешь разрешить или запретить. Если разрешишь, то мы исполним и по исполнении доложим. Так, Сережа? ― Казарян привлек на свою сторону Ларионова.

― Так, ― подтвердил он.

― Тогда действуйте, ― официально разрешил Смирнов и встал, подтверждая, что разговор окончен. Но не удержался-таки на начальственном уровне. ― Вы там поосторожнее. У одного из них может быть ствол.

"Лайф" был роскошен. На меловой глянцевой бумаге поместились кинокрасавицы, политические деятели и спортсмены. Английские фразы выстроились в шеренги. Буквы выглядели франтами. И запах у журнала был не наш ― иностранный.

― Откуда он у тебя? ― вяло поинтересовалась Яна.

― Стригся вчера в "Советской" и в предбаннике его увидел. Видимо, буржуй какой-то забыл. Ну, я его, естественно, и захватил на обратном пути, ― самодовольно разъяснил Андрей. Алик разлил коньяк по рюмкам и спросил:

― А на кой ляд он тебе? Ты же в английском ни уха, ни рыла.

― Не говори, не говори. Кое-что понял. ― Андрей засуетился и стал листать журнал. ― Глядите.

На пустынном берегу моря стояли двое: толстые и сильно оборванные нынешние руководители и, держа руки козырьком и глядя в разные стороны, высматривали что-то за горизонтом.

Алик из-за Андреева плеча перевел надпись под карикатурой:

― Кому бы еще помочь?

Хихикнули и расселись по местам. "Лайф" кинули на приемник. Дальние ереванские родственники прислали Андрею три бутылки отличного марочного коньяка. Сегодняшний вечер был посвящен коллективной дегустации этого подарка. "Лайф" ненадолго отвлек друзей-сослуживцев от основного занятия.

― Нет такого коньяка вы не пробовали! ― еще раз сказал Андрей.

― За водкой пора посылать, ― мрачно предсказал будущее Дима.

― И что это за манера ― напиваться, ― возмутился Андрей. ― Живут, живут в нас эти расейские плебейские привычки. Казалось бы, что еще надо. Отличный коньяк, хорошая беседа, нет, обязательно надраться надо!

― Коньяку мало, ― разъясняя ответил Дима. Янин муж, кинооператор Виктор поставил пластинку и возвратился на свое место в углу дивана. Застучал барабан, завыли довоенные негры и саксофон тоже завыл. Комната зажила в ритме, и все стало на свои места, ибо запели довоенные негры. Негры пели о смысле жизни бессмысленными словами.

― В этом и фокус, ― шепнул Алик в Янино ухо. Ухо было розовое. Алик коснулся его губами. Алик танцевал с единственной женщиной в компании.

― Это не фокус, а нахальство, ― ответила Яна и улыбнулась. Голубые глаза в крашеных ресницах красиво смотрели на него.

― Я о высоких материях, а ты о мелочах быта. Давай отсюда убежим? предлагая это, Алик ловко повернулся в танце спиной к дивану.

― А Виктор?

Никакого дела ей не было до Виктора.

― Слушай, о чем поют негры. Они поют о весенней Покровке, о дожде, который стучит по крышам. О нас с тобой, Яна, слушай негров!

Негры, действительно, обнаглели. Они звали на Покровку, они кричали о дожде, они соблазняли, мерзавцы. И умолкли, наконец.

― К остаткам! ― призвал Дима.

Допили коньяк, который и впрямь был хорош. Они поняли, что он хорош только теперь, когда коньяка не осталось. Молча поразмышляли об этом.

― Андрюша, почитай что-нибудь из "Лайфа", ― попросила Яна. Поведя настороженным глазом (все здесь боялись розыгрыша) Андрей раздраженно сказал:

― Не умеем мы отдыхать. Этот коньяк где-нибудь в Париже тянули бы весь вечер, а мы за полчаса его прикончили.

― У тебя подходящей посуды нет. Приходится стаканами, ― сказал Дима.

В коридоре зазвенел звонок. Андрей отправился открывать. Виктор оторвался от дивана, подошел к столу и принялся рассматривать этикетки на пустых бутылках. Открылась дверь и солидно явился Сергей. За ним ― Андрей, прямо-таки помирая от сдерживаемого хохота.

― Я не опоздал? ― вежливо осведомился Сергей.

― Как раз вовремя, ― серьезно ответила Яна. Публика, замерев, молча ждала развязки. Сергей снял и протер забрызганные дождем запотевшие очки и, вновь надев их, размотал кашне.

― Тебе, Сережа, лучше не раздеваться, ― посоветовал Дима. Он подошел к Сергею, мастерски держа в пальцах четыре бутылки (одна из-под минеральной воды).

― На обмен, ― пояснил Алик.

Сергей все понял, и обида, и гордость, и презрение обнаружились на его лице. И в голосе тоже:

― Извините меня, но я не мальчишка, и не позволю издеваться над собой. И не приемлю идиотских шуток. Я не могу быть вместе с вами. До свидания.

Его схватили за руки, стащили с него пальто, а он, сдаваясь, все продолжал излагать свое кредо:

― Поймите же, наконец, что я ― кинорежиссер. Виктор ― оператор, а вы ― серьезные газетные работники, литераторы. Если мы друг друга не будем уважать, то кто же тогда нас будет уважать?

― Выпить хочешь? ― тихо спросил Дима.

― Странный вопрос. Затем и пришел. ― Сергей сел на стул и тоскливо оглядел растерзанный стол.

― Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, ― вольно пересказала Маяковского Яна и деловито добавила: ― За водкой ты из-за своей солидности и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На завтрак Витеньке что-нибудь куплю.