Александра Маринина - Обратная сила. Том 3. 1983–1997

Кабинет у Муромова был тесным, заваленным папками, бумагами и книгами. На столе стоял компьютер, не такой, как у самого Орлова – из бывших в употреб-лении, а новый, последнего поколения, очень дорогой. «Ну и музей! – мысленно ахнул Александр Иванович. – Темная история».

– Внимательнейшим образом вас слушаю, – заявил Муромов, усевшись за свой стол и предложив посетителю занять один из двух свободных стульев, стоящих вдоль стены. Остальные стулья были заняты папками и какими-то картами и схемами.

– Меня интересует место захоронения Ольги Александровны Орловой, медсестры из Москвы, она умерла здесь в тысяча девятьсот двадцать четвертом году от дифтерии, – начал Александр Иванович заготовленную заранее фразу. – Мне сказали, что старое кладбище снесли, но, возможно, где-то остались планы с указанием могил…

Он не сразу обратил внимание на то, как стало меняться лицо Муромова: на нем поочередно проступали изумление, восторг, потом недоверие и будто бы сомнение.

– Позвольте-позвольте, – быстро заговорил директор музея. – Вы приезжий?

– Да, из Москвы.

– У мемориала еще не были?

– Нет, я только вчера приехал и вот сегодня прямо с утра – к вам. А в чем дело?

– Если бы вы посетили наш мемориал, вы бы увидели на нем имя и портрет Ольги Александровны Орловой. Мемориал стоит точно в том месте, где когда-то находилась ее могила.

– Как?! Не может быть!

– Может. Таково было условие заказчика.

– Погодите, погодите. – Орлов потряс головой, словно отгоняя наваждение. – Я ничего не понимаю. Какое условие? Какого заказчика?

Муромов смотрел на него глазами безумца. Наверное, именно таким мог бы быть взгляд человека, нашедшего сокровище после долгих лет бесплодных поисков. «Нет, он действительно историк, – мелькнуло в голове у Александра Ивановича. – Я знаю этот взгляд. Я видел его столько раз у Люсеньки… Но непонятно, что это за заказчик с его условием. И вообще: откуда деньги на все это?»

– Давайте-ка познакомимся как следует, – проговорил Муромов дрожащим от возбуждения голосом. – Мое имя вам известно, должность тоже, а вот сами вы не представились и причину своего интереса никак не пояснили.

– Орлов, Александр Иванович, пенсионер, адвокат, москвич.

Брови директора поднялись над тонкой оправой очков.

– Орлов? Александр Иванович? То есть вы…

– Да, – кивнул Орлов, – я ее сын.

– Мне рассказывали, что на могилу Ольги Александровны до войны каждый год приезжали ее муж и сын. А после войны их здесь ни разу больше не видели.

– Да знаете… как-то после войны все было сложно. Нужно было страну восстанавливать, профессию получать, свою жизнь как-то обустраивать… А потом стало известно, что кладбище сровняли с землей и разбили сквер. Могилы больше нет. Потому и не приезжал.

«Сколько еще я буду врать? – тоскливо думал Александр Иванович. – Видимо, до гробовой доски. Нет мне спасения…»

– Понимаю, понимаю, – покивал Евгений Степанович. – А сейчас почему все-таки приехали? Узнали, что мемориал открыли?

Он сам подсказал ответ, и Орлов не замедлил воспользоваться невольной помощью директора музея.

– Знаете что, Александр Иванович? – Муромов поднялся из-за стола и потянулся за висящей в углу на вешалке курткой. – А пойдемте-ка мы с вами в одно тихое местечко, выпьем кофейку и поговорим. А потом я провожу вас к нашему мемориалу.

– Может, лучше наоборот? Сначала к мемориалу, потом кофе?

– Нет уж, – твердо возразил директор. – Сперва мы с вами поговорим. Я должен многое вам объяснить, прежде чем вы придете на место, где была похоронена Ольга Александровна.

Они вышли из здания музея, снова прошли мимо школы и мимо дома, в котором снял комнату Орлов, свернули в переулок и оказались в сумрачном полуподвальном помещении, где стояло всего три столика, но зато не было ни одного посетителя, и в воздухе витал запах вполне приличного кофе.

– Итак, Александр Иванович, вернемся в тысяча девятьсот восемьдесят девятый год, – торжественно начал Муромов.

«Он точно историк», – снова подумал Орлов.

Евгений Степанович Муромов родился в Смоленске сразу после войны. Семья была большой, все трудились, как могли, а на интерес Жени к истории смотрели косо: нечего над книжками рассиживаться, надо идти вкалывать и зарабатывать, чтобы прокормить младших. Он очень хотел поступить в институт, но вместо этого пошел в техникум, потом в армию, а потом на завод: зарплата рабочего была несоизмеримо выше студенческой стипендии. Спустя несколько лет он все-таки поступил в институт и получил высшее образование, правда, заочно: необходимости зарабатывать никто не отменил. Был Евгений активным и энергичным, его стали продвигать сначала по комсомольской, потом по профсоюзной линии. Профессионально заниматься историей он так и не нашел возможности, хотя любви к предмету не утратил. Женился, родились дети.

Прошли годы, началась перестройка, разрешили частнопредпринимательскую деятельность, Евгений Степанович воспользовался старыми знакомствами и пристроился к сфере общепита: кооперативные кафе позволяли неплохо заработать. Когда стали создаваться совместные предприятия, начали появляться и неведомые ранее заморские продукты, за которыми экспедитора Муромова отправляли в Москву. В одной из таких поездок все и началось…

Машина, под завязку загруженная коробками с яркими пакетиками и бутылками с золотистыми этикетками, прочно застряла в пробке на улице Горького: впереди случилась большая авария с несколькими автомобилями, все полосы проезда оказались перекрыты. Евгений Степанович выскочил из машины, добежал до места аварии, оценил перспективу и сказал водителю:

– Час как минимум.

– И чего будем делать? – лениво поинтересовался водитель, которого вполне устраивала возможность подремать: машины стояли наглухо, никто не двигался даже на сантиметр.

– Хочешь – поспи, – предложил Муромов. – А я на улице постою.

Они застряли прямо напротив большого книжного магазина, и Евгений Степанович увлеченно рассматривал выставленные в витрине книги, не забывая, однако, поглядывать на проезжую часть, чтобы успеть разбудить водителя, если транспортный поток вдруг оживет. Когда рядом раздался незнакомый мужской голос, Муромов даже не сразу сообразил, что слышит русскую речь – грамматически безупречно правильные фразы произносились с сильным акцентом и с чужеземной интонацией.

– Извините, я не говорю по-английски, – пробормотал он, не оборачиваясь.

– А разве я говорю с вами не по-русски? – удивленно возразил голос.

Только теперь Муромов повернул голову, чтобы увидеть собеседника. Перед ним стоял мужчина, возраст которого Евгений Степанович затруднился бы определить. Вроде ровесник… Но волосы густые, как у молодого человека. Сам-то Муромов начал лысеть уже в тридцать. Кожа гладкая, но вокруг глаз множество морщинок. Да и одет как-то несерьезно: джинсы, футболка, сумка на длинном ремне.