Анна и Сергей Литвиновы - Здесь вам не Сакраменто

Но приземлиться рядом с кораблём винтокрылые машины так и не смогли. Как говорили, Брежнев лично запретил эвакуировать экипаж методом зависания – по верёвочной лестнице. Поэтому и вторую ночь покорители звёзд провели в глухой тайге – правда, у них уже была палатка, вдоволь еды и одежда.

Наконец специально доставленные в тайгу лесорубы, орудуя бензопилами «Дружба», расчистили неподалёку от места посадки площадку, куда смог опуститься вертолёт «Ми-2». Космонавтов эвакуировали. Их ожидал доклад на госкомиссии в Тюратаме (так до сих пор и не обнародованный) и торжественная встреча в Москве.

Говорят, что Королёв обратился к Брежневу: давайте расскажем об отказе автоматической системы посадки, о приземлении вручную, о поисках экипажа. Иначе, мол, смешно получается: радио и телевизор сообщают, что всё прошло великолепно, сели в заданном районе, но почему мы тогда двое суток не показывали космонавтов? Брежнев ответил: нет. И тогда главный конструктор молвил в сердцах: «Что ж, наше дело – пускать, ваше дело – объявлять», – и положил трубку.

А на дружеской пирушке в Тюратаме по случаю успешного завершения полёта «Восхода-второго», в компании главных конструкторов, Королёв предложил тост: «Давайте выпьем за дружную работу ради великой цели освоения Луны!»

Ни он, ни кто другой даже представить себе в тот момент не могли, что не пройдёт и десяти месяцев, как Королев, полный планов и надежд, скончается в результате операции, казавшейся пустяковой.

Его, доселе совершенно засекреченного, похоронят в январе шестьдесят шестого примерно с такой же, полузабытой помпой, с какой тринадцатью годами ранее хоронили Сталина: бдение в Колонном зале Дома союзов, медленное движение на лафете, урна в Кремлевской стене. Размах похорон оказался таким, что когдатошний верный соратник, а затем завистник и соперник Королёва, академик и конструктор ракетных двигателей Глушко обмолвился: я бы согласился помереть завтра, если б знал, что и меня проводят с такими же почестями.

Затем этот тяжёлый ритуал всесоюзной грусти за короткое время будет повторён ещё трижды, каждый раз вбивая очередной гвоздь в романтические надежды советского народа на покорение межпланетных пространств, свободу и коммунизм.

Ещё через год с небольшим, в апреле шестьдесят седьмого, погибнет, испытывая новый корабль «Союз», Владимир Комаров.

С того момента не пройдёт и года, как разобьётся в тренировочном авиационном полёте Гагарин.

В семьдесят первом задохнутся при приземлении «Союза-одиннадцать» Добровольский, Волков, Пацаев.

Затем наступят и пройдут блаженные семидесятые годы, когда от водки, портвейна и всевозможных нехваток Советский Союз будет догнивать изнутри.

А затем величественные похороны у Кремлевской стены снова пойдут чередой – только, в отличие от похорон космонавтов, они превратятся, в результате ритуальных повторений, в предмет для анекдотов, в фарс. И не будут усопшие уже оплаканы никем, кроме бабок-ровесниц:

В начале 1982 года умирает Суслов.

В ноябре 1982-го – Брежнев.

В феврале 1984-го – Андропов.

В декабре того же года – Устинов.

В марте 1985-го – Черненко.

А потом обрушится СССР, неожиданно и быстро, сам собой.

Праздновать юбилей Галя решила широко. Для начала, потому что неизвестно, сколько их, юбилеев, у неё впереди ещё осталось. Может статься, ни одного.

Возраст свой Галя переносила спокойно. Когда-то она прочитала новость, сначала показавшуюся ей удивительной, а потом поняла, что оно действительно так и есть. Короче, американские учёные исследовали зависимость чувства довольства, испытуемого человеком, от его возраста. И вывели: наиболее счастлив он, оказывается, когда бы вы думали? В семьдесят четыре года! Психологи даже объяснили, почему: жизнь состоялась, человек практически ни к чему больше не стремится и ничего не добивается, просто живёт и наслаждается каждым днём. Вот и Иноземцева после того, как ей стукнуло семьдесят, практически каждое утро просыпалась с ощущением счастья. Почти ничего не болит – особенно если вспомнить свой возраст. Денег на таблетки и еду хватает. Она до сих пор преподаёт, в охотку, две пары в неделю, и лекции её пользуются успехом. Дипломников ведёт. Студенты и коллеги её уважают. Рядом – любимый и любящий муж, Николай Петрович. Сын единственный, Юрочка, и двое младших внуков, правда, увы, далёко – в Америке. Зато они там все устроены и, кажется, счастливы. А здесь, в Москве, есть старший внучок, совсем взрослый – Сенечка.

И ещё одна взрослая внучка неожиданно появилась – Вика Спесивцева.

В её судьбе, особенно после отъезда сына назад в Штаты, Галя принимала горячее участие. С адвокатом встречалась, платила ему (из денег, сыном оставленных) и на процессе на каждом слушании присутствовала. Вика поразила её сходством со своей покойной бабушкой, когдатошней Га́линой задушевной подругой Жанной. «Что за несчастная семья! – думала Иноземцева. – Жанка совсем юной погибла. У дочки – как её звали, Валентина, кажется? – тоже, видать, не самым счастливым образом судьба сложилась, иначе б она к моему сыну, в тот момент женатому, в койку не прыгнула. И вот теперь Вику посадили».

Благополучному исходу дела она радовалась практически одна, если не считать саму Вику, конечно, и её адвоката (но тому по долгу службы положено). Галя первая обняла девочку, когда её освободили в зале суда. Жалко её было. Измождённая, пришибленная. И никого родных рядом – мама умерла, человек, которого она долгое время считала своим отцом, тоже. Настоящий, родной отец живёт за океаном. Жених Ярослав, как рассказала ей Вика, испугался и ушёл, когда её посадили.

Именно Иноземцева накормила девочку первым обедом на воле, потом проводила на вокзал, усадила на поезд до М. А сейчас, перед юбилеем, позвонила ей и пригласила, и Вика сказала, что приедет. Муж Николай Петрович, правда, говорил, что надо провести генетическую экспертизу и проверить, реально ли девушка из их породы, прежде чем вокруг неё хлопотать, но Галя от него отмахивалась: «Если Вика сама захочет и выкажет желание, тогда, пожалуйста, а пока у нас в семье царит презумпция невиновности: я всегда верю в то, что мне говорят».

Кроме юной Вики, именинница вообще решила собрать всех, кого можно. Старший внук, Сенечка, разумеется, придёт. Позвала она и его деда, по другой, материнской линии – друга давних, студенческих лет, Радия Рыжова. И, несмотря на то что нынешний законный супруг кривился и кислился, пригласила своего первого мужа (и отца Юрочки) – Владика Иноземцева. Кроме того, ожидались закадычные подружки с кафедры.

Подруги-ровесницы и пришли пораньше, прямо с утра, помочь приготовить, накрыть на стол. Никаких кафе на праздники Галина не признавала – да и дороги они, кафе, для пенсионеров, пусть и работающих.