Лилия Беляева - Убийца-юморист

Вообще размышления о характерах, судьбах детей, подростков, юношей ему особенно удались. Он никого не ругает, не судит, не насмешничает, как это частенько делают старые люди, над подрастающим поколением, упрекая его во всех тяжких грехах. Наоборот, Владимир Сергеевич восторгается потенциальными возможностями юных, он видит, как много они могут.

«Нельзя, опрометчиво судить свысока о своих детях и не видеть в них личность. Тот, кто воспитывается окриком, кулаком, чье человеческое достоинство унижается изо дня в день, рано или поздно отомстит свои «угнетателям», а значит, и обществу в целом, — пишет Владимир Сергеевич. Умные родители, напротив, стараются всячески укреплять веру ребенка в собственные силы, возможности, а не глушат их».

Я невольно вспомнила, как однажды мы с отцом набрели в лесу на речонку. Она текла в глубине оврага. Перейти её можно было лишь по двум бревнам, переброшенным с одного берега на другой. Отец легко перебежал на ту сторону и стал ждать меня. Но я, едва ступив на эти бревна и глянув вниз, закричала в испуге:

— Не пойду! Не хочу! У меня не получится!

— Неправда, Татка! У тебя все получится! У тебя замечательно все получится! — ответил отец. — Ты только не смотри вниз, а гляди себе под ноги! Ну, давай! Жду! Не тяни кота за хвост!

И я, десятилетняя, поверила в себя и благополучно перебралась туда, где, раскинув руки, ждал меня мой веселый отец…

И про свое участие в войне Владимир Сергеевич написал умно, достойно, без хвастовства. Признал, что, конечно же, тяжелее всего было пехотинцам, артиллеристам, всем тем, кто воевал на «передке», а он — газетчик, только и всего… Хотя, конечно, и газетчиков фашистская пуля, осколок не щадили…

Понравилась мне и глава о молодых литераторах. Их Владимир Сергеевич не поучает с высоты своего писательского опыта, а сердечно зовет действовать, добиваться и опять же не робеть:

«Наш писательский труд, дорогие вы мои, и мука, и наслаждение, и постоянный источник жизненных сил. Только нельзя расслабляться. Надо работать и работать. Перефразирую слова Олеши «Ни дня без строчки!» так: «Ни дня без страницы!» Надо сделать свой труд привычным, необходимым, без которого теряется смысл жизни.

Я долгое время преподавал в Литературном институте имени Горького и наблюдал за будущими литераторами, как они боролись за высокое звание «писатель». И я заметил, что те, кто относились к своему дару без должного уважения, кто «рожал» свои стихи, рассказы, повести не в муках, а легко, они оставались позади. Потому что им чужда была работа над словом, кропотливая, утомительная, но в коечном итоге такая благодарная. Но те, кто бился над каждой фразой, чтоб она «звенела и пела», кто старался отшлифовать словесно каждую мысль и чувство, — тот в конце концов и становился настоящим мастером пера.

Меня часто спрашивают: «Как вы добились того, чего добились?» Я отвечаю: «Да вот так и добился! С раннего утра — «к станку»! И ни дня без четырех страниц!»

Одним словом, я прочла мемуары человека доброго, великого труженика и уникального оптимиста. Кончались они таким удивительно точным наблюдением: «Всем, всем, всем! Знайте, надо ненавидеть слова — «спать», «не могу», «скучно». Из этой святой ненависти родится любовь к другим словам «действовать», «все могу», «жить всегда интересно и весело!». Тот, кто мне поверит, проживет долго и счастливо, как я…»

Была в мемуарах и глава под названием «Женщины в моей жизни», где В. С. Михайлов благодарит всех, кто одарил его своей любовью, без исключения, цитирует при этом стихотворения о любви. Одно из них начинается так:

Что ещё мне понравилось в этих воспоминаниях, так это совсем неожиданное признание: «Грешен и я, осознаю и каюсь. Были в моей жизни моменты, когда страсть сжигала и лишала разума. Когда избранная увлеченная женщина тоже теряла рассудок. Прошу простить меня… прошу простить… особенно тех, у кого, возможно, от нашей недолгой близости родились дети…»

Я захлопнула книгу и подивилась ещё раз — в восемьдесят лет человек мыслил так ясно, так хорошо владел словом и был полон такой доброжелательности, хотя я знаю и немало всяких «ученых», «великих» старцев, которые превратились в пренеприятнейшие существа, вечно на все ворчащие, надоедливо нудящие по самым незначительным поводам.

И… как же, как Ирина Георгиевна смогла, посмела вместе со своим любовником пренебречь таким уникальным человеком, переступить страшную черту и… убить старого мудрого писателя и сердечного человека, что бы о нем ни говорил «похоронщик» Михаил Маркович, обозвавший его «скрягой»…

Значит, желание освободиться от него, желание беспрепятственно стонать в сладких объятиях физически крепкого, полноценного правдолюбца сильнее её разума? Или Андрей тоже влюбился в неё по уши и осатанел до потери пульса?

Или не было никакого убийства В. С. Михайлова, а это мне только мнится? Но тогда почему, почему даже в кадрах хроники, показанной по телевизору, был момент, когда и Ирина, и Андрей глянули друг на друга словно заговорщики? Был такой моментик…

Одно мне было абсолютно ясно: Андрей Мартынов — не рядовой, молью битый человечишко, мечтающий об относительном материальном благополучии и покое, а парень с мозгами, пропустивший сквозь этот «магический кристалл» и потоки собственного сознания, и черные «помои жизни», и романтические представления, и скептические откровения… А если принять во внимание, что его университетами, его аспирантурой-докторантурой была Чечня, что за одного битого не случайно двух небитых дают, то чего же удивляться, если огневой Андрюша, жаждущий правды и только правды, приворожил стареющую Ирину… Так ведь вон и я не совсем равнодушна к нему, тоже обольстил… Какой сердцеед, однако!

И опять моя мысль возвратилась на круги свои: эти двое, охваченные страстью, могли убить старика Михайлова. Тем более могли, если он вдруг что-то такое заподозрил… Интересно, что сказано в его завещании? И есть ли это его завещание? Кому он отдавал в руки все свое добро? И когда было составлено завещание?

Мысли есть, а толку нет. Такое вот положение. Ни туда, ни сюда. Мать стукнула в дверь, не входя, посоветовала:

— Пойдешь на кухню — увидишь яичницу и письмо из Швейцарии…

— Спасибо! — сказала.

И пошла, было, на кухню, но остановилась… Телефон поманил: «Звони Веруне. Она вряд ли по пустякам тебя звала…»

Веруня сообщила мне новость, от которой меня зашатало слегка. Хотя все слова слышала отчетливо, но переспросила: