Лилия Беляева - Убийца-юморист

— Как же! Только от руки! Все сидел, все вкалывал, писал, писал… Кстати, вы второй человек, который интересуется рукописями Владимира, вдруг сказала она и удивилась. — Верно, второй человек за этот месяц…

— И что вы ему сказали?

— Мужику-то этому? А нет у меня ничего, не сохранилось. Мало ли какие у него цели. Сейчас лишнего человека в дом пускают только идиоты. Буквально на днях наших соседей чуть не ограбили. Уже дверь выбили одну металлическую. Со второй возились… Но тут хозяйка приехала в лифте и как завопит… Спугнула.

— Но это мог быть и литературовед… Ведь имя Михайлова на слуху, его жизнь и творчество…

— Ай! Не надо этих особенных слов! — Софья Марковна поморщилась как от горького. — Зачем мне забивать свои мозги какими-то литературоведами? Если, к тому же, среди них полно идиотов? Что они знают, что? Роются как черви в чужих гробах… Да и времени у меня тогда не было болтать. Сказала — ничего нет, никаких черновиков. Мы с Осей улетали в Лондон, к его сестре. Она там имеет целый замок. И лошадей. Ей даже дали какой-то титул… Пошли они куда подальше, все эти литературоведы! Я ж говорю — всех переплюну, если опубликую «Клавдия, не лги…» Бомба! Атомный взрыв! И за свое белое испорченное платье отплачу! Этот наглый Игнат ещё взвизгнет у меня! Еще покроется пеной! А то в такой славе! И дедушка у него прямо из марципана! Прямо чистенький, как ягненочек! Шарахну Клавдии и её потомкам в лицо такое — мало не покажется! Если, конечно, Ося не остановит… Он у меня осмотрительный. Он не хочет, чтобы его любимую Софочку разнесло в клочья, как принцессу Диану.

— Нет. Не хочу, — подтвердил её супруг и выключил забытую всеми газовую горелку, трудившуюся зря. — Нам ещё предстоит много всего. Вся жизнь впереди.

— Как хорошо ты сказал! — отозвалась Софья Марковна. — Сразу подарил какую-то необыкновенную легкость и хорошее настроение. Ося, Осенька, ты же знаешь, я человек настроения. Я люблю суету, шум, движение. Тогда жизнь кажется бесконечной! Хочу в цирк! Чтобы музыка гремела и все сверкало вокруг! В цирке я чувствую себя совсем молоденькой! Кажется, захочу и пробегу по канату, как когда-то… Плевать, Ося, на пропажу! Значит, так было угодно судьбе! Ося! Осенька! Не важничай! Тур вальса!

Она вскочила со стула, сдернула с места своего терпеливого толстячка, обхватила его за талию и принялась вертеть, впрочем, без особого успеха. Но именно эта неспособность бизнесмена к танцам и умилила её до восторженного крика:

— Бегемотик мой! Носорожик!

Мне пора было исчезнуть. Произнесла, как показалось, весьма удачную фразу:

— Простите, но я, действительно, как-то не вовремя. Вы собираетесь в дорогу, а я с Михайловым…

— В какой-то степени — таки да, — отозвался запыхавшийся муж Софьи Марковны. — Заниматься посторонними вопросами… в такой момент…

До лифта меня взялся проводить «похоронщик». Я нажала кнопку вызова. Но машинка не сработала. Слезать пешком с тринадцатого этажа не хотелось. Михаил Маркович смотрел на меня остреньким умным взглядом и размышлял вслух:

— Не простая вы девушка, Танечка. Я поспрашивал… у своих… Если вы чем-то интересуетесь — это опасно для кого-то.

— Но не для вас, — нашлась я.

— Боже мой! Я позволю себе немножко посмеяться! Вы из тех, кто хочет усовершенствовать мир. Вы ещё верите, что тут можно что-то сделать.

— А вы во что верите, Михаил Маркович?

— В фортуну, в колесо. Иной и умный, и талантливый, и благородный, а нет ему фарта, не идет… Всю жизнь мучается, мается, вечно без денег, без пристанища, где ждет добрый, любимый человек. А иной, глядишь, ни умом, ни внешностью не блещет, а все у него так удачливо, складненько и само по себе… Увы, не от ума, не от красоты, а от везения судьба складывается у кого счастливо, а у кого — хуже некуда, вечная невезуха.

Лифт пришел, отворил зев, затворил и ушел. «Похоронщику» хотелось выговориться. Было очевидно — это человек смертельно усталый и одинокий.

— Вы атеист? — спросила я его.

— Был атеистом. И очень убежденным. Верил в то, что человек вроде туши коровьей или там бычьей — мясо, и не о чем больше говорить. Тем более после смерти — прах и не более того, удобрение. Но близость к «царству мертвых», печальные мои обязанности поколебали эту мою атеистическую необременительную для души веру. Со мной произошло. Мысли одолели… Хорошо, думаю, человек создан природой наподобие всего живого. Но ведь именно человек — сложнейшее явление природы! Тончайший её инструмент! Как же в таком случае природа может обращаться с ним небрежно? Умер и все? В яму безо всяких последствий? Добрый или злой, честный или вор? Весь ушел? Не верю! Согласен с теми, кто доказывает — энергия не исчезает. Думаю, даже дурная. Вроде сумасшедшей жажды славы, успеха…

— Михайлов из таких?

— Очень даже! Очень! Хотел всюду успеть и быть в первых рядах! Жен менял, как перчатки! Не говорю о любовницах. Спешил жить. И пожил в свое удовольствие. Моя сестра Софочка купалась с ним в роскоши, посещала высшие сферы… не отнять. Набаловалась. Но детей не хотел. Работать мешали. Что в итоге? Одна. Слава Богу, нашла Осю. Загорелась Америкой… Америка! Рай! Ха!

— А вы? Почему туда не рветесь?

— Скорее всего, потому, что… а зачем? В земной рай я не верю, массовому психозу поддаваться не люблю. Я — сам по себе. В свое время во всех этих длинных, дурацких анкетах с гордостью писал: «Родственников за границей не имею…» Я ведь продукт эпохи… Следовало этим гордиться гордился. Мои соплеменники сразу помчались в Америку, когда стало разрешено. Самые ловкие сделали хорошие деньги, мотаясь туда-сюда, как «бедные родственники». Еврейское братство с Брайтон-Бич жалело их, дарило вещи, давало деньги. Они, «сирые» в кавычках, перли в Россию огромные багажи и здесь спекулировали. Я смеялся. Я сам не ангел. Но я смеюсь над большой суетой. У меня жена русская. Мои дети — полукровки. У меня в семье все вопросы не еврейские или русские, а русско-еврейские. Скандалов хватает. Я сам кричу им, чтоб не ссорились, чтоб ценили свою и чужую жизнь. Как иначе? Иначе — сплошная глупость. Нас, каждого, подстерегает масса опасностей! Болезни, преступники, готовые ограбить, убить… Аварии, катастрофы. И вот — черная пропасть могилы, гроб… Так и хочется повторить почти слово в слово сказанное поэтом Михаилом Светловым: «Люди! Лучше дарить цветы в теплые живые руки, чем кидать их поверх холодных…» Лучше не жалеть добрых слов живому человеку, чем произносить их над гробом… Но кто меня послушается? Кто?

И вдруг вопрос на засыпку:

— Неужели вас всерьез интересует покойный Михайлов?

— Да. А что? Вы его сильно недолюбливаете? Потому что он бросил вашу сестру?

— Не крошите меня мелко, девочка. Он Софочку не выгнал на мороз. Он оставил ей квартиру. Он от презрения оставил ей квартиру. Он мог брать у государства другую. И он её взял. Он многое мог себе позволить. Когда он умер, меня вызвали в Союз и потребовали организовать ритуал по самому высшему разряду. Я сделал все в лучшем виде. Но чувствовал себя пигмеем. Он и в гробу презирал всех, кому не было доступа в самые высшие сферы. Не любил я его, не любил… Мне, признаюсь, часто хотелось… когда ещё он был Софочкиным мужем… сказать ему с юмором: «Между прочим, все там будем, и вы в том числе, поэтому не предлагайте мне спитой чай, а заварите свежий».