Лилия Беляева - Убийца-юморист

— Михаил! — строго сказал толстячок Ося. — Есть же предел… О чем ты? Против кого? Меняются обстоятельства — меняется и способ сосуществования с ними. Аксиома.

— Вот о том и Тополь говорит! Про иезуитскую способность нашей породы приспосабливаться к народу, среди которого очутились, и сосать из него соки.

— Ты плохо читал Тополя! — топнул черной лакированной туфлей принципиальный Ося. — Тополь нас не предал! Он не забыл сказать о главном! Он подчеркнул, что мы, евреи, избранники Божьи, что нам, именно нам Бог дал таланты, сметливость, быстроту ума! Он утверждает, и справедливо, что только евреи способны играть и проигрывать и подниматься вновь, что даже самые талантливые русские не способны к настоящей борьбе, они после первого проигрыша сдаются…

— Очень правильная мысль! Бриллиантовая! — фальшиво восхитился «похоронщик». — Тому пример Великая Отечественная… Как известно, не русские её выиграли, а фашисты…

— Тетеньки-дяденьки! — закричал откуда-то из комнатных глубин женский голос. — Чем языками колоколить, лучше б сказали, куда девать валенки. Иль с собой возьмете?

— Тетя Надя, тетя Надя! — отозвалась ответным криком, не сдвинувшись с места, Софья Марковна. — Идите сюда! Какие валенки? Где вы их нашли?

Раздвинув мужчин, в комнату вошла пожилая женщина, точнее старуха в лиловом фартуке с красным петухом на кармане и черными валенками в руках. Она оглядела присутствующих плутовским взглядом и вынесла им приговор:

— Болтуны! Языкам покою не дают. А надо в дорогу собираться, с вещами расправляться. Если ещё что про русских удое скажете, плюну и уйду. Ковыряйтесь сами! Вяжите, выбрасывайте… Больно знатные! А как что надо по делу, так «где ты, тетя Надя?» Обижайтесь не обижайтесь, а я вам об этом напрямки скажу напоследок-то… Вот папаша ваш, Ося, куда уважительнее был, хотя и служил по тюремному ведомству… Сажал, значит, людишек…

Я подрастерялась. Мне как-то неловко стало смотреть на взрослых людей, воображающих о себе Бог знает что и словно бы отшлепанных внезапной старушкой-озорушкой.

Однако никто из них не смутился, даже Софья Марковна протянула усмешливо:

— Теть Надь, вечно вы нападаете… Подумайте сами, на зачем нам в Америке какие-то валенки? Заберите себе, если надо. О чем говорить?

— Как это о чем говорить? — задорно выкрикнула старушка-озорушка. — О честности и говорить! Хороша бы я была, если бы без спросу прикарманивала чужое! Нет уж, Бог меня спасает от дурных хотений! Бог хочет, чтоб я на тот свет ушла без больших замечаний с его стороны! Это богатеям все нипочем! Им лишь бы деньги грести лопатой, даже если эти денежки от вдовьих и сиротских слез взмокли…

— Тетя Надя! — взмолилась Софья Марковна. — Хоть вы не философствуйте! Вам же ещё надо антресоли доразбирать! И всякий откровенный хлам выбросить…

— Хватилась! — старушка-озорушка прижала к груди валенки, как букет цветов. — И разобрала и выбросила. Целых четыре пачки желтых бумаг… Тяжелые…

Глаза у Софьи Марковны расширились. Она вскочила с кресла:

— Какие пачки?! Кто вас просил?!

— Так вы сами, и чего теперь спрашивать? — стояла на своем старуха-домработница, — если по всему виду бумага старая, в пыли…

— Ося? — гневно позвала Софья Марковна. — Ты понимаешь, что сделала эта упрямая? Что она выбросила?

Когда её гневливо-расстроенный взгляд встретился с матово-невозмутимым взглядом мужа — они вдруг разом понятливо кивнули друг другу, и Ося перешел сразу на крик:

— Тетя Надя! Сейчас же вниз и найдите эти бумаги, и принесите их сюда!

— Господи Иисусе! — перекрестилась старушка-озорушка, уж точно только делая вид, будто насмерть испугалась. — А ничего если я сверху кинула банку с протухшим томатом? Ничего если заодно с вонью принесу?

— Ничего! Главное — найдите и принесите! — потребовал Ося.

А я… я решила, что нахожусь на самом верном пути к решению задачки про трупы пятерых человек… Только бы под тент над машиной не залезли какие-нибудь мальчишки и не унесли чемодан с рукописями В. С. Михайлова…

Старуха, между тем, ушла. Сердитый Ося и раздраженная Софья Марковна прильнули к окну, видимо, наблюдая за тем, как тетя Надя роется в контейнере для отбросов…

Бесполезность её попыток сыскать необходимое тотчас отразилась на лицах мужчины и женщины. Они одеревенели.

Первым оборвал затянувшееся молчание муж:

— непонятно, куда могла подеваться такая кипа бумаги!

— Возможно, кто-то взял её заворачивать продукты, — откликнулась жена. — Сейчас все берут, воруют…

— Твоя непредусмотрительность не делает тебе чести, — сказал муж.

— Но почему непременно следует думать о худшем? — воскликнула она с надрывом.

— Не рви мне барабанные перепонки! — попросил он. — Теперь понимаешь, почему бизнесмен я, а не ты? В деле мелочей не бывает.

Цена рукописей В. С. Михайлова, припрятанных мной так вовремя, подскочила ещё выше в моих глазах…

Возвращения ни с чем старушки-озорушки я ждала с тревогой. Но она явилась агрессивно-веселой:

— Украли бумаги! Уперли! Может, бедные какие люди, чтоб в макулатуру сдать. А вы-то чего страдаете попусту? Вон сколько времени не вспоминали про эти пачки. Теперь, значит, здрасьте! Спохватились! Если б загодя предупредили, чтоб тетя Надя к ним и не прикасалась, тетя Надя бы их за три версты обошла б.

— Уймитесь! — повелительно сказала Софья Марковна. — Не вашего ума дело, что нам важно, что нет.

— Софочка, ах, Софочка, — внезапно хозяин показал в улыбке свои наполовину голубоватые, наполовину золотые зубы, — рухнул твой бизнес в самом начале… А удача, казалось, была в руках… Вывод? Цени меня, своего мужа, и держись за него всеми ноготками!

У меня, как говорится, на кончике языка вертелся вопрос: «Что же у вас пропало? О чем такая глубокая печаль и три пуда раздражения впридачу? О каком рухнувшем бизнесе речь?»

Но смолчала, конечно. Подождала…

Зато свой текст выдал скептичный, неунывающий «похоронщик»:

— А я скажу тебе, Софочка, кто уволок и куда эти самые бумаги. Это он лично, Владимир Сергеевич, и прямиком в свою могилу. Угадал твой замысел и подсуетился. Он умел опережать события, этого не отнять. Но почему ты забыла о Тане… Она же по делу…

Софья Марковна посмотрела на меня как на пустое место, но проронила:

— Так что вам от меня надо?

Конечно, я дрянь, конечно, лицедейка и потому, напустив на физиономию почтительную робость, а в голос добавив сбивчивость от смущения перед гранддамой, сказала:

— Заканчиваю большую статью о Владимире Сергеевиче… Обошла многих, кто его знал. Но без беседы с вами, уверена, мои знания о выдающемся писателе будут неполные… Прошу вас ответить всего на несколько вопросов. Скажите, Владимир Сергеевич был очень трудолюбивым человеком?