Фридрих Незнанский - Стрельба по «Радуге»

Ну вот и все, Александр Борисович, что удалось за эти короткие деньки разузнать вашему покорному слуге. Если это вас устроит, я буду рад. А возникнут дополнительные вопросы, вы знаете, где меня найти. А засим разрешите откланяться, времени уже не осталось. Всего доброго коллегам…

Вот тебе и удача, господин Ловков. Теперь понятно, откуда неожиданно берутся огромные состояния, на которые покупаются шикарные дома и виллы на Средиземноморских курортах…

Ордынцев, значит… Что ж, такое под силу лишь Меркулову, если еще под силу, а самим там и близко нечего делать…

А что, если посмотреть с другой стороны, может быть, заслуженный генерал собирается завещать свою богатую коллекцию Историческому музею? Тогда кто ж его осудит, и за что?..

Но ведь было же и что-то, положившее начало капиталу полковника. Опять же картины… старые, старинные, темные… Хитра Зинаида Борисовна, и умна — красивый намек, с заранее спланированным результатом. Это ж надо придумать такое: заставить, по сути, делать обыск в доме, который уже стал чужим. И ведь новые хозяева не могли не знать про этот обыск. Значит, что же? И сами — участники аферы? Будут врать, что не знали? Ох, запутали они сами себя. Что ж, и на них есть суд. Кроме божьего…

Пора подбивать первые серьезные итоги, решил Турецкий… Они ж все-таки есть… несмотря ни на какие неожиданные препятствия.

С возрастом у Генриха, или, в миру, Гены, сына старинного друга Меркулова, стали все заметнее проявляться его кровные родовые особенности. Раскосинка устроилась в его темных глазах окончательно, сухое скуластое лицо приобрело более определенные восточные черты. Ну, как был однажды назван среди близких знакомых Чингис-ханом, так и стал им, в конце концов. С сильным и волевым выражением лица. Коренные изменения в жизни общества, пошатнувшие, а то и полностью разрушившие и устои, и человеческие отношения, когда-то крепкие и, казалось, нерушимые, Генриха словно не коснулись. Он как был сдержанно приветливым, таким и остался. А это ведь очень приятно бывает, когда ты через какое-то время встречаешься со старым знакомым так, будто расстались вчера, и продолжаешь прерванный на полуфразе разговор, именно в той интонации, в какой он оборвался накануне.

Вот такое ощущение испытал Александр Борисович, когда на полутемной лестничной площадке позвонил в знакомую, обитую прочным материалом дверь и, естественно, не услышал звонка, но через короткое время щелкнул замок, открыв темное пространство прихожей. И едва дверь сама закрылась за его спиной, вспыхнул свет, и Турецкий увидел перед собой хитрую ухмылку Чингис-хана. Нет, все-таки возраст на него не действовал…

В силу своих служебных обязанностей Генрих не мог общаться со своими знакомыми в компаниях, а если и появлялся на каких-то тусовках, то, очевидно, с определенной целью, и так же незаметно исчезал. Потому и встречи бывали редкими, не длинными и, главным образом, по проблемам, связанным с теми делами, которыми занимался Александр на протяжении практически всей своей жизни. Оттого и отношения оставались у них дружески деловыми.

— Привет, проходи, рассказывай… — Гена показал рукой в комнату, где у низкого журнального столика стояли друг напротив друга два глубоких и удобных кресла. А на столе стоял кофейник, из носика которого струился божественный аромат. А еще две приличные чашечки и блюдо с маленькими пирожными. Гена был сластена, и Турецкий разделял его вкус. Но только к этим пирожным, которые делал какой-то умелец, адресом которого Чингис-хан ни с кем не делился. А все эти крем-брюле или песочные со сладким маргарином внутри не переносил — не пища и не закуска.

И он стал рассказывать о том деле, которым в настоящее время занималась «Глория», начиная с захвата «Радуги» и кончая историей с караваном в Чечне. Список фамилий, которые наметил себе Турецкий, был у него в голове, записи не требовались. Ну, прежде всего, Андрей Ловков, рядом с ним — Григорий Грошев. Затем — неизвестный пока генерал Игорь Павлович с женой Вероникой, купившие у Ловкова огромный дом на Рублевском шоссе. Далее — некое пограничное спецподразделение, которым командовал Ловков, захвативший караван с художественными и ювелирными ценностями. И, наконец, генерал-полковник Ордынцев с золотым наградным оружием, давший решительный толчок вверх карьере Ловкова. Вот, какой строй получился. И все — лица, более чем ответственные. Вопрос: что можно узнать о них?

Гена улыбнулся и почесал затылок, потом налил свежий кофе, шумно отцедил чуток вытянутыми в трубочку губами и ответил:

— Горячий. Не обожгись.

— Это деловой совет? — ухмыльнулся Турецкий.

— Нет, дружеский, — Гена показал на кофе, и губы его растянулись в хитрую улыбку. — По Ордынцеву сведения у тебя откуда?

— Исключительно в качестве предположения. Ну и плюс резкий скачок карьеры подполковника. А если ты имеешь в виду наградное оружие, то могу только повторить сказанное мне по телефону: сведения из первых рук.

— А, я понимаю, — Гена кивнул, произносить имя Кротова не было нужды, ему и самому был прекрасно ведом список сотрудников «Глории». — Я и сам кое-что слышал, но тогда, в силу ряда обстоятельств, такого рода информации предпочитали не придавать серьезного значения. Принимали к сведению. Это уже после… ну, тебе известно…

А то — неизвестно! Кончилась эра «первого президента», пора было браться за наведение порядка в стране, надоел уже бардак всем, кроме тех, кто успели стать олигархами.

— А что касается твоего Игоря Павловича…

— Моего, спасибо, — Турецкий низко поклонился, и Гена засмеялся:

— Могу предположить, что это Нестеренко, из Департамента по обеспечению деятельности — финансово-экономическое управление.

— Значит, все-таки ваш? — не упустил возможности съязвить Александр Борисович.

— А какая там, говоришь, сумма?

— Дома-то этого? На бумаге — около тридцати… очень кругленьких, ты понимаешь…

— Солидно, ничего не скажешь… А насчет картинок твоих, думаю, надо посмотреть, в первую очередь, каталог Грозненского музея. Да по соседним музеям пошарить, где зафиксированы пропажи. Не исключено, что они могут появиться на ближайших аукционах в Париже и Лондоне. Хорошо бы иметь приблизительный список. Но это уже не твоя забота.

— Ну а что мне теперь делать с парнем, которого специально упрятали в каталажку? Случай-то беспрецедентный!

— Да ладно тебе, Саша! — отмахнулся Генрих. — Сплошь и рядом, ты просто не в курсе. Ты, кстати, с дядей Костей разговаривал?

— Нет.

— А чего медлишь?

— Так ты у меня на очереди — первый и главный! — Турецкий опять почтительно раскланялся. — Только после вас продолжим удовлетворять интерес, мы субординацию чтим-с! Он же обязательно поинтересуется: а ты с нашим другом разговаривал? И что я ему без твоего совета и разрешения скажу, а?