Фридрих Незнанский - Стрельба по «Радуге»

— Льстить ты научился, — Чингис-хан был доволен. — Ладно, рассказывай, что дома?

Александр Борисович понял, что больше разговора по интересующим его вопросам не будет, Гена принял сказанное к сведению и, вероятно, в самое ближайшее время постарается ответить даже на незаданные вопросы, которые могли бы помочь разобраться в тех кроссвордах, которые подбрасывает его друзьям жизнь…

Поэтому с кофепитием покончили довольно быстро, и Турецкий собрался уходить. Это следовало делать с привычной осторожностью, как и появление здесь. Провожая его, Генрих задумчиво произнес:

— А между прочим, если память мне не изменяет, этот Грошев, ну, тот, что из ОРБ, он в известных кругах носит и, я бы сказал, весьма изобретательную почетную кличку Грош. Имей в виду, на всякий случай.

Обычно Турецкий приезжал к Генриху, когда на дворе темнело, и прохожие не замечают новых людей в своем обжитом районе. В темноте ж, известно, все кошки — серые. А у Александра Борисовича уже была на «хвосте» своя «серая», и таскать ее за собой у него не было ни малейшего желания. Поэтому и парковался он обычно довольно далеко от дома, на другой стороне улицы, у постового отделения, где имелся служебный выход с противоположной стороны здания. Красные «корочки» помогали ему пользоваться этим преимуществом. Но сейчас-то играть в казаки-разбойники у него охоты не было, наоборот, появилось острое желание узнать, что за тип «пасет» его с такой откровенной наглостью.

«Серая» нахально стояла напротив выхода из почтового отделения, почти упираясь в задний бампер «ауди» Турецкого. Забавная ситуация… Александр Борисович, не подходя к своей машине и не показываясь на глаза водителю «тойоты», достал телефон и вызвал Филю.

— Закончили там?

— Да, отпустили. Оба ушли с покаянным видом, но младшенький явно затаил в душе подлость. Только Щербак — не пальцем деланный, он его очень серьезно предупредил, что любой его шаг, который будет расценен как вызов его жизненным принципам и правилам, будет для него крайне чреват. И на прощание пожал ему руку, напомнив, что следующая их встреча станет для него последней. Кажется, понял. Но им же, этим подонкам, верить нельзя.

— Это хорошо, Филя, но у меня здесь, где сейчас нахожусь, возникла небольшая проблемка. И я хочу, если у тебя есть лишний часик, чтоб ты помог мне ее решить.

— Говори, где, и я выезжаю, а остальное — по ходу дороги…

— Только еще просьба, тебе придется пересесть на «рабочую» машинку, можешь?

— Ах, вон оно что! — словно обрадовался Агеев. — Отсекать будем? Перезвоню!

Через пять минут Филипп перезвонил Турецкому:

— Сан Борисыч, я уже в пути. Давай подробности…

Турецкий предложил свой вариант плана. Филипп «помозговал» немного и внес некоторые коррективы…

Заиграл «Моцарт», значит, Филипп уже где-то рядом. Александр Борисович закурил и с рассеянным видом направился к своей машине, не выпуская из поля зрения стоящую почти впритык «тойоту». И размышлял: «Нападут? Вряд ли. Это они так демонстрируют свое превосходство. Отлично». Он увидел, как из-за дома, с проспекта во двор, вырулил Агеев на стареньком «Москвиче» сорок первой модели с усиленным корпусом и жесткими бамперами. Ну, вот, самое время…

Турецкий шагнул к машине. И тут же из «тойоты» вышел типичный братан, лысый и крепкий, и неторопливо направился наперерез Турецкому.

«Ага, значит, так решили? Очень славно».

Но браток и двух шагов не сделал, как в зад его машины с неприятным громким скрежетом ударил бампер «Москвича». Братана аж подбросило. Он круто развернулся, забыв о своем «клиенте» и споро кинулся смотреть, что с его «ласточкой». А из «Москвича» неторопливо выбрался Филя и завопил истошным голосом:

— Ты что, падла, задом ездить разучился?!

Братан оторопел и вдруг, себе на беду, ринулся на Филю. Он был много крупнее своего врага, и в этом заключалась его вторая неучтенная ошибка.

Он поднял руки, чтобы обрушить кулаки на «мелкое ничтожество», нанесшее ему урон, но ноги его непроизвольно, будто сами по себе, оторвались от асфальта, и крупная фигура, медленно переворачиваясь в воздухе, как при рапидной киносъемке, с высоты плашмя обрушилась на асфальт. И замерла так.

Известно ведь: большой вес — тяжелая, громоздкая масса… Сразу в одну кучу не соберется. Иной раз лопатой сгребать приходится… Такие мысли посетили Турецкого.

— Товарищ, — робко спросил Филя, обращаясь к нему, — не знаете, что с ним? Шел, шел и упал, странно, не правда ли? И разлегся. Споткнулся, что ли, вы не видели?

Александр Борисович неоднократно наблюдал воочию «работу» Агеева и всякий раз испытывал искреннее чувство восхищения отточеной пластикой его почти незаметных движений. И теперь, улыбаясь с почтением, отрицательно покачал головой.

— Он вас не задел, этот неуч сопливый? — поинтересовался Филипп и осмотрел задний бампер «ауди». — Нет, вроде. Это, наверное, потому, что он уже до того притерся в упор. Что ж, сам виноват, придется ему собственную задницу чинить. Он в машине один был, не знаете? — Филипп открыл дверь водителя и заглянул в салон. Потом залез на сиденье, открыл бардачок, порылся там и вытащил оттуда водительское удостоверение и… пистолет Макарова, который держал мизинцем за скобу. — Оп-па! Наверняка разрешения на ношение не имеет. Нет, вы только гляньте, чем играется наш мальчик! Вы можете засвидетельствовать, что пушка принадлежит ему?

— Отчего же? — игриво согласился Турецкий. — А куда девать вашего мальчика?

— Моего? — удивился Филя. — Ах, ну да, конечно… Я тут на подъезде видел милиционера. Возле «Автозапчастей». Вот его права, вы посторожите шалуна, а я за властью сбегаю…

Они вышли из поля зрения братана и тихо заговорили. Асам братан по фамилии Махоркин Георгий Иванович, — Турецкий посмотрел в его водительские оправа, — значит, Жорик, не иначе, тем временем пришел в себя и попытался оглянуться и встать, но сил хватило, чтобы только сесть. Филипп подошел к нему поближе. Он увидел его и попытался даже грозно зарычать, но получилось довольно слабо:

— Ну, ты залетел… — дальше полилась матерщина.

— Нет, это ты уже летишь вовсю, брателло, — Филипп ткнул ему в физиономию, разбив ему губы, дуло его же пистолета, который он предусмотрительно обернул носовым платком. — И далеко летишь…

Очевидно, на такой поворот братан не рассчитывал, и брань его «захлебнулась».

— Ты чей? — спросил Агеев. — От Балябы? Дубового? Отвечай, позорник!

Тот соображал, потом как-то кивнул, словно соглашаясь неизвестно с чем, и стал, сильно щурясь, рассматривать Филиппа, что в полутьме сделать было ему довольно сложно. Да и зрение от сильного падения у него еще не стабилизировалось.