Мария Спасская - Сакральный знак Маты Хари

Месье Гиме был очень впечатлен. А с ним и его приятели, в конце танца увидевшие прекрасную баядерку в одних лишь браслетах, диадеме, шнуре-тали и бюстгальтере. Весь остальной сценический костюм был разбросан в живописном беспорядке по библиотеке. Усталая, но довольная, Маргарета лишь под утро отправилась на извозчике домой. Рассветную тишину разорвал крик мальчишки-газетчика. «Спешите купить последний выпуск! – надрывался звенящий голос. – Мата Хари! Восточное чудо! Сенсация! Танец семи покрывал, в конце которого Мата Хари остается совсем голой! Покупайте свежий выпуск!».

– Любезный, остановите экипаж, – тронув возницу за плечо, попросила танцовщица, полагая, что это ей мерещится от усталости.

Вынув из сумочки, набитой деньгами, мелкую монету, она протянула ее мальчику, взамен получив газету. И, когда экипаж вновь тронулся, развернула еще пахнущий типографской краской листок и прочла статью журналиста, присутствовавшего в музее и с первыми лучами солнца успевшего передать свой восторженный отзыв в номер. «Восточное чудо! Ее зовут Мата Хари! Она – храмовая танцовщица с острова Ява! О Шива! Когда она перед твоим алтарем сбрасывает свои покрывала и склоняет перед тобой свое обнаженное тело, Шива, великий Бог, неужели в тебе не пылает непреодолимое желание, пробуждаемое ее красотой? Не торопишься ли ты прижать свой рот к ее цветущим губам? Не томит ли тебя желание приблизить к себе ее полное страсти тело, дабы насладиться любовью?»

Немного озадаченная столь бурной реакцией на свое выступление, Маргарета добралась до дома, расплатившись, выбралась из экипажа и, бережно прижимая газету к груди, поднялась к себе в комнату. Во время танца она заметила вспышки магния, но танцовщице и в голову не приходило, что ее снимают охочие до сенсаций газетчики. Запершись изнутри на ключ, Маргарета достала из несессера маникюрные ножнички, закусив нижнюю губу, прилежно, точно школьница, вырезала хвалебную заметку с фотографией и вклеила в альбом, в который с ранней юности собирала понравившиеся стихи, тексты любимых песен и красивые картинки из журналов.

– Ну что же, за одну ночь совсем неплохо, – пересчитывая деньги, хихикнула она, подмигнув своему отражению в зеркале и где-то в глубине души удивляясь, что ее мистификация удалась так легко.

Фантазерка из Леувадена Маргарета Зелле и представить себе не могла, что это вовсе не случайный заработок и что с этой ночи в музее восточного искусства начинается ее громкая слава и триумфальное шествие по миру.

Электричка звякнула стыками, выпустила пар и, скрежеща колесами о рельсы, медленно остановилась.

– Станция Загорянская. Следующая станция Фрязево, – оповестил механический голос.

Качнувшись от рывка замедляющего ход электровоза, я поднялась с деревянной скамьи, перекинула дорожную сумку через плечо и, дождавшись, когда разъедутся в стороны двери вагона, шагнула на перрон. Немногочисленные пассажиры, сошедшие с электрички вместе со мной, устремились к скучающим таксистам, ибо автобус уехал минуту назад.

Замешкавшись у расписания на Москву, я обернулась и обнаружила, что на привокзальной площади остались только две непрезентабельного вида машинки, рядом с которыми покуривали водители из местных. Об этом свидетельствовали резиновые шлепанцы на босу ногу, широкие пляжные шорты и голые торсы, загорелые до черноты. Что касается транспортных средств, то обе машины в равной степени не вызывали доверия, однако я выбрала наименее ржавую и направилась к дереву, под которым она запарковалась. Прямо в пыли между водителями восседал заросший и небритый парнишка в армейских штанах защитной расцветки и до невозможности грязной майке, эдакий загорянский Маугли, и выжидательно смотрел то на одного курящего, то на другого.

Было в глазах его нечто сосредоточенно-тягостное, такое выражение бывает у собак, отирающихся у хозяйского стола в ожидании подачки. Оттопыренная нижняя губа нетерпеливо подрагивала, на смуглом лице застыла детская обида на весь мир. Один из курящих отбросил в сторону непотушенный окурок, и парень по-обезьяньи ловко, на четвереньках, кинулся его подбирать. Выбрал из грязи, заботливо отряхнул и сунул в рот. Снова сел на дороге, скрестив ноги, и блаженно затянулся едким дымом.

Рев мотора, огласивший окрестности за моей спиной, заставил отступить к привокзальному магазину. Мотоциклист пронесся мимо с такой скоростью, что, окажись я менее проворной, мне пришлось бы туго. Взметнув столб серой пыли к закатному небу, наездник лихо затормозил перед облюбованным мной водителем и что-то у него спросил. Сидевший на земле юродивый с пружинной легкостью подскочил на ноги, теребя грязный подол майки и умоляюще глядя на мотоциклиста. Чернявый водитель сказал несколько слов. Мотоциклист развернулся, выжал газ и рванул в обратную сторону. И тут же Маугли сорвался с места и, припустив со всех ног за мотоциклом, плаксиво затянул на бегу:

– Максик, и я с тобой! Мы же друзья! Максик! Подожди! Дай денежку! Я тоже хочу сыграть!

Курившая на крыльце магазинчика грудастая продавщица кинула в урну окурок и злобно проговорила, с ненавистью глядя на чернявого водителя:

– Вот сволочь! Катран на дому устроил! Когда баба его на дежурстве, в карты у него на деньги играют. Некоторые идиоты даже дачи проигрывали. На завтра, сволочь, договаривается, когда дома у него никого не будет.

И с жалостью в голосе добавила, глядя на униженно приплясывающего рядом с мотоциклистом юродивого:

– Господи, и Гарик туда же! Этому только в карты играть.

Вытянув шею в сторону кирпичных развалин ватерклозета, женщина пронзительно закричала:

– Гарик! Иди, конфеток насыплю!

И, глядя, как местный дурачок, от радости повизгивая на бегу, устремился к ней, тихо проговорила:

– Такая трагедия, просто ужас. Внук генерала Манвеляна. В прошлом августе вернулся из армии. Мать с отцом-то как радовались! Я думала, весь магазин у меня на радостях скупят. А какая их младшая доченька была красотка! Как жалко Майечку! Все сгорели в одну ночь от непогашенной сигареты Гарика. Один Гарик остался. Мозги от горя ему напрочь отшибло. Живет на пепелище. Ест, что соседи дадут.

– Почему же его в больницу не заберут?

– Да лежал он в психушке. Весной выписали. Он не опасный, все равно как малое дитя.

Перебирая по дорожной пыли черными и заскорузлыми, как наждак, босыми ступнями, к продавщице подбежал радостно улыбающийся во весь рот Гарик. Выставив перед собой грязные ладони лодочкой, он быстро-быстро заговорил высоким голосом балованного малыша:

– Конфеток хочу! Конфеток! Дай конфеток!