Владимир Югов - Гибель богов
- Название:Гибель богов
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Югов - Гибель богов краткое содержание
Гибель богов - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— И гробовой-то ласки нету, — запричитала она, белым кружевным платком обтирая посиневший от слез нос. — Чего же ты не поглядишь на меня? Гробовое-то твое молчание, гробовая-то твоя тишина мне-то, родной мой, лишь осталося… от тебя… Не в мавзолее и не в гробнице хоронила тебя, а теперь-то и вовсе вон водичка внизу, поставлят в эту водичку, и не буду я даже во сне спокойно спать от страха за то, почему лежишь ты так неуютно!
— Уведите ее, — сказал молодой следователь.
Метляев подбежал к Клавке.
— Сама ведь хотела, — сказал он. — Чё кричишь-то теперь? Лежал бы и лежал!
— Ишо не вечир! — хрипло крикнула на него Клавка. — Чего заегозил? Глаза ее были сухие и колючие.
Бурное ненастье, которое накапливалось еще с утра и с каждым часом все больше и больше, опрокинулось на людей, ненастье полыхало с громом и молнией. Вроде все смеркнулось после первых белых веток на небе. Полил такой густой дождь, что в минуту искупал всех до нитки. Он лил и на гроб с упавшей вдруг на него Нюшей; молодой следователь оттаскивал ее за руку, но она не давалась и повторяла у гроба:
— Пускай, как хотите! Пускай!.. Все будет потом!.. Теперь же сейчас… Мое…
Мертвец лежал не шелохнувшись, хотя гроб ворочали, удобно устанавливая на илистом водяном днище гробницы. Такая была мука и в «загробной» жизни: размывались дождем пшеничные Сашкины волосы, сжатые от времени в отдельные пучки; пучки эти были похожи на вылинявший мертвый парик, постепенно все завлажнялось: и лоб, и эти пучки смертных волос, вода текла уже из волос по желтому Сашкиному лицу.
— Все вело к гибели, к уничтожению! — Нюша будто потеряла рассудок. Сашенька был у них всех смертником! Он за всех их работал! Из последних сил старался!
Так больна была она, так слаба. Было похоже, что она такая, что и сама закончит свое земное существование. Легкая, тяжелая смерть… Для нее, стоящей между жизнью и смертью, право выбора жизни и смерти тоже не было — все это было вне ее, тихо рыдающей над вновь вырастающим холмиком, под непрощающим злым Клавкиным взглядом.
Грозная туча лила и лила, высеивая освежение. Лето в тот год было очень уж грозным.
11
…Сашка отворил окно и крикнул:
— Эй, как тебя там… Погоди!
Нюша остановилась, вроде и ждала этого. В руках она подбрасывала альбом, который только что через окно подал ей Акишиев.
Большой поселок спал при дневном свете, в домах кое-где, у порогов, дымили самодельные коптилки, еще перед сном налаженные против гнуса. Нюша, обвязанная платком, словно сельская модница, хлестала уже по голым своим ногам березовой веточкой — не помогал и репудин.
Акишиев, большой, шумный, появился минут через семь-восемь, потому как Нюша следила по часам, сколько будет его ждать.
— Послушай, — сказал Сашка. — А кто такой этот у тебя Мослов или Чижов, или Кузнецов?
— Подпись-то?
— Ну.
— Человек интересный, — Нюша прижала альбом к груди. — А вы зачем подсмотрели? Я же оставила нечаянно.
— А что, на нем такого написано было, что оставила альбом-то этот нечайно?
— Все равно, чужие вещи с секретом разве так в упор разглядывают?
— Подумаешь, секрет нашла. Сырцов, Чижов, Мослов… Чего ты с ним, дружила, что ли, что он тебе так про глаза написал?
— Может, и дружила. Вам-то не все ли равно?
— Не все ли равно, — усмехнулся Сашка, — а вдруг ты сорвешься к нему? Вы же, девки, теперь какие? Чокнутые! Вам все вынь да положь…
— Надо, Саша, говорить вынь да положи, — назидательно сказала Нюша. А знаете, — без перехода, — правда, Метляев весь какой-то серовато-мутный, какой-то изъеложенный, какой-то деревянный…
— С чего ты взяла меня заводить против него? — опешил он.
— А вы что, сами не замечали? На нем, посчитайте, сколько красок?
— Причем здесь краски? — опять пожал плечами.
— А вы что, на самом деле не знакомы с этим? Вот вы, какой теперь на себя слой кладете? Я, к примеру, только первый.
— Ничего не понимаю.
— Как же? Первый слой только кладем, первую краску. Какая она? Потом хоть и идет подмазка, загрунтовка, которой покрывают холст или дерево, чтобы писать новыми красками, но на первом ведь слое все держится!
— Ну, загнула! — отлегло у Акишиева от сердца. — У нас-то с тобой, надеюсь, красные краски.
— У меня — да. А вот с вами я еще не совсем решила, зато Метляев серовато-мутный.
— Так вот ты и будешь в группе жить с белилами? Э-э, брат! Наповаришь ты, гляжу! — Но в голосе Акишиева звучала неподдельная доброта, он улыбался хорошо и просветленно.
— Группа, товарищ Александр, это совокупность лиц, объединенных общностью идеологии, скажем, научной, художественной, политической, или профессией, хотя бы… А жить, лишь бы не грохнуться, нет, я тут вам не помощница. Серовато-мутных надо выявить! Из группы — долой!
— Ну, даешь! — Сашка уже заинтересованно глядел на неуступчиво сбившуюся Нюшу. Она перестала хлестаться березовым прутиком, стояла, напружинясь, не сдающаяся.
— Вы мне скажите, можно и здесь грунтовый сарай сделать, чтобы персики выращивать? Да, можно, я вам отвечу! Только сарай надо загодя ставить, чистыми руками.
— А как сарай-то будем ставить? Вдоль или поперек?
Она расхохоталась. От болтушка, от дуреха! Дело принимает хороший оборот, а я праздную лентяя, демагогией занимаюсь. Человек думает создавать по своему образу и подобию, в незапамятные-то времена таких героев-одиночек не бывало…
— Чего, коза, бурчишь-то? — Какое-то особое чувство, что-то вроде братней любви к этой длинноногой, высокой девчонке восплыло в Акишиеве. Он возрадовался ее хотению «лечь в бою», желанию в свои годы не хныкать, не киснуть, а делать предстоящую работу с ним разом.
Акишиев нутром безоговорочно принимал людей долга, каких бы характеров не носили они с собой; другим-то, вечно скулящим, таким, действительно, как Метляев, небо с овчинку кажется, а эта — не уродил мак, перебудем так! Нет, не заплечный мастер, как Метляев. Но не суть важно это — само желание уже кого-то служить делу на этой поре подняло и удовлетворило Акишиева. Научится! Научится не болтать на ветер, научится глотать клубок в горле, глотать слезы, научится дело справлять. Только, конечно, не стоит так и Метляева чернить. Пока на нем каиновой-то печати нет, в изменниках не ходит, братоубийством не занимается, мыкает век в своем костюме в клеточку. Склонить к себе! В каждом-то из нас непочатый родник добра. Надо расколыхать. Всех чистых нет, не найду. Не ела душа чесноку, так и не воняет. А к Метляеву надо подходить не с нажимом, иначе дело труба, табак, швах!
— Куда идем-то мы с тобой? — Через какое-то время Акишиев игриво спросил ее.
— А в тундру! Тунтури зовется… Ах, товарищ Александр, люблю такие пути-то! Идешь, идешь, идешь! — Засмеялась, вскинула руки над головой, в правой руке она держала альбом, он увидел этот ее альбом и вспомнил о надписи с какой-то симпатией. — Чехов как говорил? Не помните? Если в Европе люди погибали от того, что тесно и душно, то в России от того, что просторно и нет сил ориентироваться.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: