Владимир Югов - Загадка мадам Лю

— Ваша жена тоже ждала три года.

— Она не ждала. Три года не ждала. На второй год она считала себя свободной, потому что я об этом ей написал.

— Вы оповестили ее после того, как вам написала мать?

— Вы имеете в виду — этот лесок, катание на велосипеде? Так? Ведь у вас должно быть все под рукой? Это так…

При первом свидании с сыном она сказала:

— Если бы я знала, что так получится… Я бы никогда не написала тебе то письмо. И я, может, разошлась бы. Разошлась ради тебя.

— Нет, не в этом дело. Развести… Развести нынче совсем пустяк. Наша жизнь только всех и разводит. Ты посмотри… Скажем, у вас были прекрасные соседи. Но стоило поставить спаренный телефон, — вы перестали разговаривать друг с другом. Стоило подрасти их сыну и жениться, — они перестали разговаривать и с ним, и с невесткой. Только потому, что надо делить квартиру… Потому ты не права! Мы бы и так разбежались.

Он был бледен, не брит. Отмахнулся, когда сказала: «Ты бы побрился!» Ему все было вроде безразлично. Она, однако, чувствовала: он живет в себе, она не достучится к нему в душу. Он не пускает никого туда. Он занят собой, он вынашивает что-то. Она же его знала хорошо!

У нее теперь не было никого, кроме него. После того, как ее муж стал ходить к той молодой стерве, она потеряла его, она жила теперь по-своему, худо, по инерции. Она ждала приезда сына. Оказалось, он никого не подпускает к себе, не подпускает и ее.

«Разошлась бы ради тебя…» Искренне ли она говорила, если только и думала о себе, если только и думала, как отомстить мужу очередным своим увлечением.

И сейчас, после свидания с сыном, она шла, отыскивая себе прощения.

Она подошла к поликлинике. Ее поджидал Соболев. Они вошли в притихшее здание. Приема уже, конечно, не было.

— Зайдем туда, — кивнул он, и она поняла, куда ее зовут.

Они пошли в подвал, где недавно лежала еще Ирина. У дверей он остановился и пропустил ее.

— Здесь она лежала?

— Здесь.

— Ты что-то рассказывала о нас следователю?

— Нет.

— Хорошо. Я тебе скажу об одном… Если ты думаешь, что я что-то сделал… Хотя… Я только тебе могу рассказать. В тот вечер я заглянул в окно… По-моему, где-то рядом был твой муж. Это так… И он может сказать, что видел меня. Он стоял поодаль. А я заглянул к ней в окно… Там было несколько человек…

— Был ли мой сын среди них?

— Нет. Там его не было. Они стояли вокруг стола. Они были, ты прости, в чем мать родила. Я не видел всего, потому что понял, что сюда идет и твой муж. А позже подошел и сын. Что потом было — я не знаю…

— Это ты виноват, Саша. Ты. Ты ее развратил…

— Я ее сделал женщиной.

— Но ты и меня сделал женщиной. Я стала гулять только после тебя. Меня уже тянуло к другим мужчинам.

— Я не виноват.

— Ты делал и с ней, как со мной? Сразу приходил и делал?

— Зачем ты спрашиваешь? Ты же, к примеру, сама просила, чтобы я так делал… Просила и она… Она же моложе тебя, она… Нет, как же так? Почему я тогда ушел? От них всех! Почему не остался и не следил за ними?

Он заплакал.

— Тебе не показалось, что все это делается насильно? — Жестко оборвала его.

— В том-то и дело! И я не прощу себе этого. А вдруг это так и было?.. Как я сплоховал!

— Ты заметил, кто с ней был?

— Можно было заметить? С одной стороны — твой муж следит за мной… Он всегда глядел из-за кустов… Я знаю, что… Я знаю в общем, что это были совершенно чужие люди…

— Не наши? Не поселковые?

— Конечно, нет. Это были, по-моему, с рынка… Черные…

— И ты молчал, когда тебя подполковник спрашивал?

— Мне надо было еще рассказать и о тебе, и обо всем… Ты представляешь, к чему все это приведет?

— Но он мой сын!

— Я знаю, его отпустят. Но вообще… При чем тут он? Мы в опасности с тобой. Ты пойми… Ты — крупный работник… А я хотя и потерял шахту, у меня шанс взлететь теперь… Все идет — как надо.

— Саша, почему мы должны все это скрывать ради чего-то такого, что не осуществимо?

— Дура! Мы должны в конце концов быть вместе. И никто нам в этом не помешает…

Соболев опустился на каменный пол и снова заплакал. Он что-то бормотал, и она понимала его — он плачет об Ирине. О ее молодости. Он потерял молодую красивую женщину, которая удовлетворяла его похоти. Она это только теперь поняла. Он при ней плачет о другой, убитой. Да, он не мог ее убить, раз так плачет. Видно, он в самом деле ее любил. И пришел сюда, чтобы поплакаться. Но разве он не понимает, что она — тоже женщина?

Странное чувство ревности охватило ее, и если бы он теперь подошел к ней, она бы согласилась на все. И он к ней подошел… И здесь, в этом пыльном подвале, она выполняла все его мужские приказы…

После всего, что случилось, они вышли поодиночке, направляясь в сторону шахты. Потом зашли в кафе и выпили вина. Ей очень хотелось вина.

Утром следующего дня Катю привела уже теща. Она сказала, что в садике карантин и, как они хотят, так пусть и поступают: старики тоже имеют какие-то планы — нужно оставить ребенка, следовало предупредить.

Катя удивленно разглядывала их: они — дядя и ее мать — спали вместе? Она потребовала, чтобы они «быйстренько» вставали, умывались, чистили зубки, потому что баушка дома не «приготовила зайтрак».

— Отвернись, — попросил Катю Ледик.

— Ой, да вставай так, — сказала сонно Ирина — они так и лежали в постели, пока ее мать разъясняла из другой комнаты насчет карантина в детском садике. — Ты вообще поменьше с ней церемонься, сядет на голову.

— Мама, непьявда! — Катя подошла и погрозила матери пальчиком. От девочки пахло цветочным мылом, в ее черных волосах красовался синий бант. — Ницево яй не сяйду!

— Ну, беги отсюда, коза! — откинула одеяло Ирина. — Я-то тебя знаю! Это ты деда и бабу можешь обманывать, а меня не проведешь!

Ирина схватила Катю, прижала ее к себе и стала целовать. Та запищала:

— Мама, мама! Азви ты ни идишь бант?

Она стала тыкать ручкой в свою головку.

— Ах, ах, ах! У нас — бант. Славно… Кто завязал? Дед? Или баба?

— Мама, какая азница? Хооший, а? Пояди, пояди, дядя и ты! Оохий!

— Как ты сказала? Дядя? Это кто тебя уже научил? Это твой папа!

— Ты же недайно называла дгуоо папу — папой! У тебя дугой папа…

Ледик не скрывал и перед Васильевым после первого допроса: он опять ударил тогда Ирину. Его удар пришелся в плечо, она упала на кровать и, кажется, разбила локоть. И, естественно, заплакала.

— Понимаю, — сказала она ему. — Может ты и прав.

Он промолчал.

— Это ты можешь сделать еще раз. Мать уже ушла. Я действительно заслужила. Но тогда, зачем ты пришел?

Одевшись, он не стал завтракать, а сразу направился к шахте. Он хотел найти отца, но ему сказали, что отец спустился под землю.

— А что ты хотел? — спросил его парень, назвавший себя бригадиром. К отцу проситься?